Держась за листья, высунулся подальше, чтоб посмотреть по тропе вдаль. И далеко-далеко увидел маленький чёрный силуэт с оттопыренной рукой, под которой — круглое.
— Оннали, — прошептал. И попробовал идти по обочине, проламывая густой кустарник. Но понял, не успеет. Фигурка удалялась. Тогда Мерути снова сжал в кулаке деревянного жука и выскочил на тропу. Перевел дыхание. Лес молчал.
— Оннали! — крикнул и побежал, громко стуча пятками, вслед за исчезающей сестрой. Тень его становилась длинной, бежала впереди, выбрасывая чёрные худые ноги из-под его коричневых ног. Воздух стал вязким и жирным, дышалось с трудом, и Мерути на бегу закашлялся, сплёвывая на тропу жёлтую слюну. Он держался глазами за чёрную фигурку впереди и не смотрел по сторонам. Лишь бы она увеличилась, хоть чуть-чуть! Но всё оставалось по-прежнему: ровная, как стрела тропа, крошечный силуэт и стук его пяток.
— Оннали! — от ползущих по щекам слёз кожа чесалась, но он не вытирал щёк, боясь, что не успеет добежать. А потом, на бегу, вспомнил выкрученное ухо Тарути. И закричал:
— Я отдам за неё ту тележку и гладкий орех! И ещё сладкие палочки, которые спрятал! Мой лук и все стрелы! И ту ракушку, что она мне подарила!
Вдоль тропы пронёсся ветерок, тронул горячую шею прохладой. Сквозь пекучие слёзы Мерути показалось, что фигурка девочки стала ближе.
— А еще котёнка, который будет от заморской кошки Янути, он мне обещал! Это скоро уже! Я всё отдам, только пусть Оннали, пусть, пусть она…
Нога подвернулась, и Мерути упал, вскрикнув, зацарапал жёсткую глину ногтями. Стукнул кулаком по тропе и заревел, горько и безнадёжно.
… - Одна из разновидностей любви, — шелестнуло вдоль него, пронёсшись над ухом прохладой.
… - Детёныши. Сила чиста, но без сложности, — со стороны другого уха волосы Мерути шевельнулись от ветерка.
… - Она пригодится… Если сохранят… Оба…
… - Ес-ли с-сохранят…
— Мерути…
Он открыл глаза и приподнял голову от глины. Сестра сидела рядом, поставив на землю корзинку, смотрела ласково, как мама, когда не сердится.
— Пойдём домой, — хрипло сказал мальчик, глядя на неё, чтоб не смотреть по сторонам, — только нога у меня.
— Болит?
— Болит.
— Давай руку.
Он подал сестре руку и встал, скривившись. Она нагнулась и растёрла его колено, подула, шепча лечебную наговорку.
— Прошло, — мрачно сказал Мерути, держась за её плечо.
— Вот и хорошо.
Они пошли рядом, и Мерути молча смотрел, как тропа с каждым шагом становится похожей на человеческую. Вон сломаны ветки, специально, чтоб тропы не путались со звериными, а тут валяется обломок стрелы, и на кусте висит обрывочек старого кожаного мешочка. Сестра тоже молчала, улыбалась, а глаза прикрыты. И лицо странное такое, будто у неё в голове поют речные кузнечики, а она слушает только их.
