— Я тоже скучаю по отцу и сестрам, — признался Витторио, дразня собачонку длинной травинкой. — Но главное, я рад, что ты не злишься на меня. И, конечно же, ты никогда по-настоящему не сердишься на Пио, несмотря на все его проказы, потому что любишь его, как и я. Так что теперь я, пожалуй, оставлю тебя одного.
Впрочем, вопреки собственным словам Витторио остался сидеть на траве рядом со мной. Я тотчас поняла, что имеется некая другая причина, по которой он искал меня, и решила схитрить.
— Прошла уже почти половина дня. Почему же ты до сих пор в замке, а не отправился в город с Константином, Паоло и другими учениками?
— Мастер попросил меня присмотреть за малышом Пио, потому что собачка любит меня больше остальных. После мастера, конечно, — добавил Витторио, горделиво вскинув подбородок.
— Конечно, — согласилась я, улыбнувшись тому, с какой важностью мой товарищ говорит о нашем четвероногом друге.
Когда-то шаловливый Пио был любимцем той самой, сгоревшей заживо юной графини, смерть которой я так горько оплакивала. Живя в ее покоях, Пио спал на мягких подушках, ел изысканные лакомства и носил красивые вышитые ошейники, как и подобало его высокому положению. А положение он и впрямь занимал высокое, даже выше, нежели многие придворные, и потому удостоился чести быть запечатленным на картине великого Леонардо. Именно тогда, работая над его портретом, великий мастер проникся симпатией к Пио.
После смерти юной графини никто не пожелал предъявить права на малыша Пио, и мастер взял собачонку к себе. Теперь Пио проводил дни, мирно посапывая в каком-нибудь солнечном местечке в покоях Леонардо, или бродил по мастерской, доставляя подмастерьям безобидные неудобства.
— Посмотри, Дино, — вывел меня из раздумий голос Витторио. — Я сделал для Пио подарок. Скажи, как он тебе?
С этими словами мой товарищ указал на широкий плетеный ошейник на шее нашего четвероногого любимца. Ошейник был выполнен даже более изысканно, чем плетеный пояс Витторио, — настоящий шедевр хитроумных переплетений и узелков тонких полосок кожи.
— И еще… В тон ошейнику, — продолжил мой друг и, сунув руку за пазуху, вытащил длинный плетеный кожаный поводок.
Узкий конец он привязал к ошейнику, а широкий пристегнул к собственному ремню. Таким образом, проказник Пио мог резвиться у его ног, не имея возможности убежать далеко.
— По-моему, с новым ошейником Пио стал таким же щеголем, каким был в то время, когда жил в главном замке.
