Кара вошла в калитку первой. Семеня, обошла дворик и уселась у самой печки.
– Холодная в этом году весна, холодная… Я знаю, мальчик, все, что знает и мой юный друг Хасиб. Я подожду вас здесь и спрошу у карт, чего же ждать вам. Идите, ваше дело не торопит. Хотя и не терпит промедления.
Синдбад пожал плечами – он был готов ко всему, даже к тому, что старуха-цыганка примется командовать у него в доме.
– Идем же, мудрый Хасиб.
Несколько шагов по лестнице не могли длиться бесконечно долго – с каждым днем Синдбад все больше боялся входить в опочивальню. Вот и сейчас он остался в дверях, позволив циркачу самому осматривать прибежище спящей Амали.
Тот же, не говоря ни слова, протянул руки вперед так, будто хотел погреться у несуществующего огня. Глаза его были полузакрыты, а короткие шаги бесшумны – Хасиб двигался по комнате неслышно и едва заметно. Наконец он приблизился к ложу. Однако на лицо спящей девушки не смотрел – руки его теперь шарили в воздухе куда решительнее, а дыхание стало шумным, будто он с трудом терпит нешуточную боль.
Наконец Хасиб повернулся к Синдбаду, все так же стоящему в дверях.
– Твоя жена, добрый друг, действительно околдована. Словно огромный ледяной купол окутывает ее от кончиков пальцев до темени. Рукам больно касаться сего могильного холода, а глазам страшно видеть переливы синего цвета, ибо они искажают черты лица твоей жены.
– Но она же жива? Она проснется?
В голосе Синдбада прозвучало куда больше отчаяния, чем надежды.
– О да, мой друг. Она жива и, думаю, когда-нибудь проснется! Более того, она хочет жить, хочет восстать ото сна. Иди сюда, прислушайся!
Хасиб поманил юношу.
– Возьми ее за руку, наклонись к самым устам. Вот так!
Маг сделал над головой Амали несколько движений, словно отгонял назойливую муху. И Синдбад разобрал едва слышное (хотя, быть может, ему сие лишь показалось):
– Жить… Хочу жить…
– О счастье, – пробормотал кузнец.
– Да, тебе тоже это слышно. Значит, так оно и есть. Осталась лишь самая малость – понять, как же даровать твоей жене жизнь, как сорвать с нее покрывало проклятия?
– Проклятия?
– Так ты ничего не понял, достойнейший? – Хасиб улыбнулся.
И вновь Синдбада поразила его улыбка – теплая, сочувствующая, дружеская.
– Пойдем вниз, к огню. Кара-то права – холодная в этом году весна…
Хасиб стал спускаться по лестнице. Синдбаду ничего не оставалось, как последовать за ним, хотя он отдал бы полжизни, чтобы опять взять в руку пальцы любимой и услышать или угадать ее шепот.
