— Ах, простите.
— Ах нет, это вы простите…
Под угрозой страшной кары, порки и вечного проклятия мне запрещено было упоминать об этом даже в разговорах с моими куклами!
Я ждала полвека.
* * *
— Клеенку-то сыми! Да побыстрей, на весу держим!
Женщины отодрали от стола клеенку, мужчины поставили гроб. В общем дворе старого ташкентского дома суетились. В котле варили плов, расставляли лавки, выносили стулья из квартир.
Гробик был небольшой, для своих двенадцати лет Толян был щупленький, и ростом не вышел, осталось место в ногах. Поставили в рамочках покойных родственников, деревянных мишек и козлов — он лобзиком выпиливал в кружке.
Подвели детей прощаться: только пальцами не трожь. Маленькие ревели.
— Ну, напоследок все гурьтесь[5] с Толиком. — Сосед с фотоаппаратом размахивал руками, сам залез на табуретку, чтобы серое Толикино лицо в кружевных простынях получалось в середине.
Тем временем подкатил грузовик. Вынесли гроб, стали садиться по лавкам и на пол в кузове. Мать под руки повели в кабину.
Хоронили на Коммунистическом.[6]
— У нас там и дед-балшувик, и дядя, все свое, огорожено, там промеж них и положим.
Отец сказал речь:
— Ну, значит, вот, Толян мой убился, проводом убило. Электрическим. Говорил ему… — и беззвучно заплакал.
Мать опять пыталась кинуться на гроб, но ее оттащили.
Учительница всхлипывала: Толик Кабанов учился хорошо, тихий был. Построила пионеров отдать честь. Засипели горном, клянемся тебя помнить, пионер Анатолий Кабанов!
Инвалид из кружка рассказывал, как Толик любил зверей выпиливать, а потом раскрашивал…
— Скорей давайте, жарко, портиться начал. Закрываю.
— Опускайте.
Женщины осмелели — крестились.
Нищие, деликатно стоявшие поодаль, стали подтягиваться поближе. Им раздали мелочь.
Расплатились с грузовиком: на трамвае доедем.
— Ты его одежку возьми, а ботинки Сашке отдам, твоему малы будут.
Стало совсем жарко, во дворе в тени дерева был накрыт стол. Нехотя поели, выпили. Пошли в комнаты, в прохладу.
Над столом лениво кружились мухи.
* * *
Ее бы и так не взяли замуж, потому что ее брат сидел за убийство. 25 лет. Наверно, ей надо было уехать куда-нибудь, но мать не захотела: надо быть поближе к тюрьме, может, освободят досрочно.
Отец не пережил позора — умер от инфаркта. Еще одна причина не уезжать — могила рядом.
Родственники предлагали дочке перебраться к ним, в другой город, начать новую жизнь, помочь. Но мать боялась одна, давила на совесть.
Ах, какая преданная мать, раз в неделю на кладбище, раз в неделю в тюрьму, повидаться через решетку. Как любит сына, как любит мужа! Ах, какая дочь жестокая, не понимает материнских чувств!
