Про любовь у взрослых мы имели всякие примеры, большей частью непонятные, неизбежные, судьбоносные и неотвратимые.
Вот, к примеру, Миллерша — это была соседка, полька. Католическая была женщина, суровая, большая, одевалась европейски, имела в доме пианино — я иногда играла с ней в четыре руки «Молитву девы» или что-нибудь такое чувствительное, что в музыкальной школе не проходили.
Было у нее в квартире темно и даже прохладно, большая статуя мадонны стояла в углу. Такая, как в детстве сказала бы, «настоящая» статуя, со слезами на печальном лице, пугающая неизбежным взрослением и необходимостью понимать «смертности».
Дружила она, пожалуй, только с моей бабушкой, тайной полькой, записанной русской в процессе выживания перед войной. Обмен пирогами, редкие вечерние посиделки, мне всегда хотелось пойти к ней в гости, хотя мне доставалось от нее — не получалось из меня достойной барышни.
Так вот, у нее был муж — старый худой еврей, подобранный где-то на полустанке в конце войны. Она звала его по фамилии — Миллер, во дворе ее звали, естественно, Миллерша, что ее бесило: «Не жидовска фамилия у меня». Она поносила несчастного Миллера на чем свет стоит, открыто, во дворе, орала на него так громко, что мы, дети, сначала приседали в страхе, а потом разбегались, заливаясь смехом. Почему? За что? При встречах с моей бабушкой аспид Миллер был главной темой ее страстных монологов.
И вдруг он умер. Миллерша перестала есть, умываться, выходить из дому. Она лежала в темной комнате, моя бабушка пыталась кормить ее с ложки. Через некоторое время Миллершу забрали в больницу, где она повесилась через пару дней.
Когда бабушка восклицала: «Ах, как она его любила», — мне было смешно. Сейчас уже не очень.
* * *
Или вот у нас была соседка Таня Бурканова. Она была опытная девочка. Во-первых, она родилась на грузовике. Во-вторых, она много переезжала, и у нее был аппендицит. Но самое главное, у Таниного папы была любовь не только неотвратимая, но и преступная с точки зрения Таниной мамы.
Там происходило много захватывающего воображение на долгие годы: швыряние мужских предметов с балкона. Битье стаканов. Беганье по балкону с ножом в руках. Крики женским голосом: «Отравлюсь и ее отравлю, дочь тебя проклянет!» Крики мужским голосом: «Сама шалава, абортница…»
