Наступило молчание. Какой-то цилиндр позади их сильно загудел, заглушая голоса.
— Видишь ли, — сказал Норман, возвышая голос, — произойдет нечто вроде землетрясения… Вся эспланада взлетит на воздух; пилон будет разбросан по кусочкам на расстоянии целых километров, лес будет опустошен, как бы циклоном, на две мили в окружности… Произойдет такое сотрясение воздуха…
— Ба! — сказал Бретон, пожимая плечами. — Мы будем в двух километрах отсюда и, если захотим, на высоте двух тысяч метров. Мы почувствуем, может быть, порыв ветра…
— Бурю!
— Нам она не страшна…
— Надеюсь, Бретон, но я предпочел бы выехать раньше.
— Невозможно! Коинос прибудет на Марс завтра утром, когда наш центральный хронометр здесь будет показывать семь часов. Мы не смеем прервать тока ни на минуту раньше.
— А химический состав?
— Все отлично рассчитано. Медная проволока погружена в него. Соединение произойдет в восемь часов. Мы будем далеко.
Наступило опять молчание. Между колоссальными машинами в громадном подземном зале, эти люди казались пигмеями.
Бретон вынул часы.
— Десять часов. Не пойти ли нам спать?
— Да, но что мы сделаем с молодым человеком?
Бретон захохотал.
— Потешная история! — сказал он. — Я чуть не лопнул от смеха, когда этот мальчик признался, что люди с воздушного корабля поставили его часовым. Часовым как раз перед воздушным трапом. Вот повезло-то ему… Ты видел, как мы его поймали: раз, два и готов! Он не успел произнести ни звука!
Норман хохотал от всего сердца.
— Ну, — сказал Бретон, — он не трус. Сначала он ничего не хотел говорить. Помнишь? Нужно было ему хорошенько пригрозить, чтобы заставить говорить… А завтра в восемь часов этот воздушный корабль получит хорошую встряску!.. Правда, он в четырех тысячах метров, но прямо над эспланадой, по прямой линии… Взрыв будет такой силы, перемещение воздуха столь ужасно, что даже на таком расстоянии аэрокорабль будете унесен, опрокинут, помят… Ха, ха, ха!
Бретон продолжал:
— Его, кажется, зовут Максом, этого мальчика?
— Да; однако, надо что-нибудь решить… Что мы с ним сделаем? Не оставлять же его взлетать на воздух вместе со станцией…
— Черт возьми! Но если мы возьмем его с собой, то он после проболтается…
— Ну, он так мало сам знает!
Наступило молчание и оба человека задумались над судьбой своего пленника.
Наконец, Норман воскликнул:
— Знаю! Мы возьмем его с собой, если он поклянется, что никогда никому не скажет о своем приключение. Не то он умрет. Он молодой, честный и не изменит своему слову.
