Там среди прочих стихов было какое-то странное сочинение — как бы подробное описание процесса лепки стихотворения, всего этого мусора, сора, из которого оно растет:
Шелуха ореха, полые початки, целлофан,
оберточная бумага.
Это само по себе и был уже текст. Он на глазах обкатывался, в него прокрадывалась рифма, она становилась все четче, все фиксированнее, и, наконец, отсекалось все лишнее и оставалось голое стихотворение. «Занятно», — подумал Чичерин. Читал, перескакивая, выхватывая куски, за которые цеплялся глаз:
Облепили меня городские новости, вести, слухи —
язык ссоры на кухне, свары в подъезде,
площадные склоки,
жаргон последнего века. Я хожу и думаю —
а где закрытый акрополь?
Будем ходить вкруг да около, пока не отыщем входа.
Нас замесили на семи крутых глинах — бурой, алой,
кирпично-красной, фиолетовой, желтой,
терракотовой, темно-лиловой.
Только ударь вдохновенной рукой по кимвалу —
сразу такое, такое услышишь, такое!
Птичьи косточки, бусы, брошки, бабочки махаоны,
ресницы, сухие листья — весь этот прах и пепел,
прущий наружу, жаждущий воскресенья… Я ж умираю
над каждой такой вещицей и вспоминаю, где,
по какому поводу, когда ее обронили.
Соберите же, соберите эти обрывки, клочки, осколки:
выброшенное делается уликой.
Все, что зарыто, проходит землю насквозь,
выходя наружу.
На забитых кладбищах вырастает черный паслен,
сурепки и такие стрельчатые травянистые стебли,
которые не выкорчевать всей
отпущенной до конца жизнью.
Особенно симпатичным показалось вот это:
— Скажите, сколько стоят у вас
хлеб, молоко, смоквы?
— Они стоят того, чтобы обессиленный
человек перевел дыханье.
В конце этот текст спрессовывался в компактное, вполне традиционно написанное стихотворение с рифмовкой abab, каждый изгиб которого мог быть прокомментирован предварительным материалом. Что-то было в этом эдакое, необычное. Колорит, аромат какой-то. Ах, эти смоквы!.. Но — мертвовато. Акрополи. Махаоны. Залитературенно. Без судьбы, нерва.
Жаль, он сам не догадался такую штуку написать. Эта шелуха, сор всегда очень любопытны. У него бы получилось живее, парадоксальнее. Конспект творящей души. Когда пишешь, к тебе, как мотыльки на огонь, слетаются все впечатления, все образы твоей жизни.
Огорчился. Да ведь если даже этого «Усталого скрипача» в другую сторону, вспять раскрутить — сколько бы всего открылось! Это только так кажется, что поэт пишет лишь на листе бумаги. Он пишет постоянно, всегда. Он все фиксирует. А потом — за письменным столом — только отбирает. То, что работает на целое стихотворение. Остальное — в мусорную корзину. А ежели в ней порыться!.. Хотя, наверное, он никогда бы не посмел утруждать этим внимание читателя. Иностранцы тоже много ценного, с нашей точки зрения, выбрасывают. А наши нищие роются и вытаскивают из помойки. А потом пользуются. Он поморщился. Есть в этом что-то нечистоплотное, плебейское даже. А стихотворение без этого приема немного стоит. Так, достаточно культурное любительское творчество. Да ведь раньше всех, всех обучали этому в дворянских семьях! Чтоб барышням в альбом хоть что — хоть сонет могли написать, юбиляра в рифму поздравить, преподнести эпиграмму.
