Валентина Степановна молчала, нервно постукивая карандашом по столу.
— Важно быть справедливым в основном, — сказала она наконец, — а не в мелочах. Мелочи эти быстро забудутся. Не вешай носа. Думаешь, обидятся твои комсомольцы? Ещё больше уважать будут. Авторитет надо поддерживать строгостью, а не поблажками! Вот так, дружок. А теперь иди.
Митя вышел из школы с таким чувством, как будто над ним стряслась беда. Он бы не выгнал Лёшу. Никогда в жизни. А ребята? Они все были на Лёшкиной стороне… И все чего-то ждали от него, от Мити. Чего?
Весь вечер Митя пролежал на диване, удручённо глядя в потолок. Потом подозвал сестрёнку:
— Позвони Лёше. Скажи — я нездоров, пусть придёт.
Маринка вприпрыжку помчалась к телефону.
— Лёша? Позовите Лёшу! Лёша, Митя сказал, он болен, чтобы ты пришёл. А?
— Митя, он говорит, что не придёт, — виновато сказала Маринка, преданно заглядывая Мите в глаза. — Тебе скучно? Хочешь, я с тобой поиграю?
— Не хочу. Уходи, — сказал Митя и повернулся лицом к стене.
На следующее утро Митя первый подошёл к Лёше.
— Дуешься? — спросил он примирительно.
Лёша молчал.
— Не злись. Я знаю: свистел Владька.
— Разве в этом дело?..
— И в этом тоже…
— Почему же ты молчал?
— Понимаешь… не время было споры заводить…
— Валентины испугался? Так и скажи!
— Никого я не испугался. Не делай из мухи слона! И вообще всё это мелочи. Всё это забудется, Лёшка!
— Что забудется? — сухо сказал Лёша. — Ты сам-то хоть понимаешь, — почему ты её боишься?
— И ни капельки не боюсь. Я уважаю её! — сказал Митя.
— За что?
— За… за характер! За… за решительность!
— Врёшь. Не за это! Ну, твоё дело. А мне говорить с тобой сейчас что-то не хочется…
…И для Мити начались тяжёлые дни.
Лёша с ним не разговаривал. Вечера стали неожиданно длинными и пустыми. Митя чувствовал себя, как человек, вышедший из дома на минутку и нечаянно захлопнувший за собой дверь…
Конечно, он занял единственно возможную позицию: «Больно надо!» Но это было не то. Он небрежно произносил про себя это «больно надо», но легче не становилось.
В классе как будто всё осталось по-прежнему: Митя беседовал с комсоргами, Митя ездил в райком на совещания… Только в пионерскую комнату Митя перестал ходить, а, заслышав знакомый резкий голос, старался свернуть куда-нибудь в сторону.
Никто не вспоминал о происшедшем, но всё напоминало о нём.
И совсем одиноким почувствовал себя Митя, когда выбирали делегатов на районную комсомольскую конференцию. Назвали много кандидатур, — Митя едва успевал записывать их на доске: Миша Артюхин, Грачёв, Ступина… Он писал, всё крепче сжимая мел в пальцах, и всё ждал — вот сейчас скажут: «Бусырин!»… Но вот уже семь, восемь фамилий на доске, и кричат: «Подвести черту!» — а его так никто и не назвал.
