— Ну, это уж слишком,— прошипел, заерзав за спиной председателя райисполкома, Макар Шмурыгин.
— Да, есть основания не доверять почвенной карте профессора Румянцева,— повторил Азаров.
— На чем же это недоверие основано? — спросил Чукреев тоном следователя.
— На собственном моем опыте,— ответил Азаров.
— Насколько мне известно, вы не агроном и не почвовед,— заметил Чукреев.
— Я сам в свое время батрачил в усадьбе Кармац-
ких. Было дело. Сам пахал эту землю. Кармацкие снимали, помню, до ста пудов с десятины по целине и такой же урожай на парах. Что это, солончаки?! Непахотоспособная почва?!
— Товарищ Чукреев! Напомните ему, пожалуйста, о химическом анализе этой почвы,— умоляющим тоном попросил секретаря райкома Макар Шмурыгин.
— Дайте мне ваш анализ! — требовательно протянув к Шмурыгину руку, сказал Азаров и тут же убежденно добавил: — Вздор это все. Не существует никакого анализа. А впрочем, тут и без лабораторной возни, на глаз, на вкус, черт возьми, видно, чем попахивают так называемые румянцевские солончаки!
— На глаз?! — переспросил с усмешкой Чукреев.— Ну, это определеньице довольно кустарное, Азаров.
— Во-во, на глаз вижу. Мне пока, слава богу, зрение не изменяло… А действовать в практике руководства строительством зерносовхоза на целине я буду так, как мне подсказывают моя политическая совесть и производственные соображения, с государственной точки зрения. Мешкать нам некогда. Осень не за горами. Надо успеть поднять до сорока тысяч гектаров целинных земель. Никто не осудит нас, если мы распашем в степи лишних пять тысяч га целины, не тронув с обжитого места хутор Белоградовский или хутор Арлагуль. Тем более что целины этой здесь — невпроворот. Вместо сорока тысяч, будь у нашей страны возможность, здесь можно было бы поднять миллион гектаров. И время придет — они будут подняты!
— Короче говоря, что вы предлагаете? — спросил Чукреев.
— А я уже сказал. Хуторов переселять мы не будем. Вместо этого распашем целинные земли на ближнем к нам бывшем участке Кармацких.
— Все? — спросил Чукреев.
— Все, пожалуй,— сказал Азаров, садясь на свое место.
Наступившая затем напряженная пауза затянулась. Чукреев, поспешно записывая что-то в своем блокноте и не глядя ни на кого, спросил:
— Кто будет говорить?
Присутствующие на бюро ответили ему на это только некоторым малозаметным оживлением и сдержанным покашливанием. Но когда Чукреев, покончив с записями, вопросительно посмотрел на сидевших вблизи него чле-
