И Наташа, вспомнив, даже раскраснелась от досады.
«Вот и пытайся что-то расследовать с такой памятью! Ведь Антон Иванович же! Бедный родственник Феофаны, которого не видно и не слышно! Угу…»
Одновременно с этим ее мысленным «Угу» под окном прозвучал тихий свист.
«Вася! – обрадовалась Наташа. – Как хорошо, что пришел!»
От желания поскорей увидеть друга она подошла к окну, решившись спуститься вниз через него. Но лестница, по которой этот спуск был бы возможен, отсутствовала, а прыгать со второго этажа она так и не научилась. Поэтому, захватив шаль и дневник, Наташа поспешила в беседку обычным путем.
Василий сидел, почти неприлично положив правую ногу на скамью. Наташа было удивилась, но, присмотревшись, заметила, что часть Васиной ноги, сразу под штаниной, была замотана бинтом.
– Господи, Вася, что с ногой?
Василий поморщился:
– Разгружали товар, мешок с металлом на ногу скинули. Да ничего, до свадьбы заживет! Может быть, до вашей, барышня, свадьбы, – чуть улыбнувшись, добавил он, вглядевшись в Наташино лицо и замечая в его выражении новые, нежные и взрослые нотки…
А Наташа и не нашлась даже что и ответить. Просто щеки заалелись, и легкое это тепло было радостно…
Конечно, удивительны были отношения Наташи с Василием. И со стороны Василия больше даже, чем со стороны Натальи. Ведь известно, что женщины, в отличие от мужчин, гораздо чаще способны на настоящую, не омраченную любовными страданиями, искреннюю дружбу с противоположным полом. А вот мужчины… Блестящие глаза, ямочки на щеках, немного рискованный вырез платья быстро сменяют чувства дружеские на более глубокие и требовательные. Н-да… Однако дружба между Наташей и Васей сейчас была действительно спокойной и чистой. В Наташиной голове мысли определенного толка вообще не возникали. А Вася… Вася любовью к Наташе уже переболел. Был в его жизни мучительный год, когда он даже и не появлялся у Красковых. Такая близость к мыслям и чувствам его бывшей госпожи, к красоте и доверчивости Наташи не могла не вызвать в нем чувства. И Вася в этот год испил всю горечь запретной для него любви. Он не сходил с ума и не совершал безумных поступков. Он с полным осознанием того, что происходит, просто болел этой любовью. Болел ее невозможностью. Он никогда в жизни не признался бы никому в этом чувстве. К чему? Он холоп, она княжна. И все. С безумно тяжело дававшейся ему отрешенностью он наблюдал за сначала разрастающейся, а потом потихоньку уходящей болью в своей душе. За опустевшей и посеревшей в этот год своей жизнью. За тем, как почти не он, насильно возвращал краски деревьям, цветам, запах хлебу, а мыслям – радость. Он выздоровел. Его шрамы иногда болели, но в душе вместо боли воцарилась стойкая, несокрушимая нежность к Наташе. Он стал ее рыцарем, готовым в любой момент встать на защиту счастья своей госпожи…
