Жена причитала, плакали дети. Однако Иван Петрович сохранял обычное достоинство; оделся неторопливо и сел с фельдъегерем в карету.
Сверх чаяния император принял Кулибина ласково и усадил. Честь высокая!
Вопрос же задал странный: виданы ли в Санкт-Петербурге землетрясения и была ли на памяти Кулибина буря, равная вчерашней?
Иван Петрович отвечал, что о землетрясениях в столице не слыхивал, а бури бывали и посильнее.
Вопросов императору задавать не полагалось, и Кулибин пребывал в недоумении.
Павел вскочил, молча зашагал по кабинету.
Потом подошел вплотную к Кулибину и почему-то шепотом, скороговоркой промолвил:
– Шпиль на Петропавловском соборе покривился ночью.
Проговорив, отскочил и сбоку, как птица, поглядел на Кулибина.
В Петропавловском соборе хоронили царей. Наклонившийся шпиль мог быть дурной приметой.
И уже громко визгливым голосом приказал:
– Привесть в порядок без промедления!
Кулибин встал и поклонился:
– Повеление вашего величества чту. Однако осмелюсь доложить, что укрепление шпиля зависит более от архитектора.
– Вместе, вместе исправьте! Кваренгий сказал, что то дело механика.
Кваренги[25] же был архитектор придворный и весьма знаменитый.
Кулибин поехал с Кваренги в крепость. И так и этак проверял отвесом положение шпиля – отклонения вовсе не наблюдалось. Стоит шпиль, как стоял.
Комендант же, доложивший Павлу о беде, бледный в ожидании царской немилости, не верит. Повел Кулибина в свой дом, напротив собора.
– Благоволите сквозь эти двери посмотреть на шпиль – кривизна очевидна.
– Вижу. Двери кривы, а не шпиль.
И для наглядности приложил к притолоке ватерпас[26]. Признал комендант, что поспешил с заключением.
Однако дело от того не стало проще. Мог комендант пострадать за нерадение, ибо, отвечая за крепость, отвечает и за прямизну шпиля. Ныне же пострадать может пуще – за испуг, напрасно причиненный императору. А то еще решит император, что Кулибин обманул, от трудного дела бежит – тогда будет Кулибину худо.
И, вздохнув, предложил Кулибин архитектору лезть совместно внутрь шпиля, удостовериться в его крепости.
Это было опасно. Шпиль петропавловской колокольни – шестьдесят сажен от земли, высота, подобная дому сорокаэтажному. Лестниц над колокольней нет. Карабкаться надо по стропилам, хватаясь за курантные проволоки и колокольные канаты. В шестьдесят пять лет – тяжко.
Старости Кулибин не ощущал, сердце здоровое, и потому готов был лезть без робости. Кваренги лет на пятнадцать моложе, но тучен и робок. Он испугался: так легко сорваться со стропил. А испугавшись шпиля, испугался вторично – гнева императора. Отказ подняться мог иметь последствия неисчислимые. Сперва из-за страха пред императором архитектор пошел за Кулибиным. И поднялся на колокольню. Там лестница кончалась. Кваренги взглянул вверх, на стропила, по которым надлежало подниматься. И ощутил в голове кружение, а в коленях дрожь. Будь что будет – выше архитектор не полез. И вправду труден был путь. Один неверный шаг, одна прогнившая балка или голова закружится – и конец.
