– Звонит. – Он нейтрально-уклончив.
– Вообще-то я за покупками пришёл, – робко напоминает мужчина о своём статусе покупателя.
– Ах да, простите, что вы хотели?
– Свечи у вас, Степанида Ивановна, есть?
– Какие свечи? – не понимает она вопроса.
– Обыкновенные, стеариновые.
– Есть, конечно.
– Вам потоньше, потолще? – думает, что шутка, и подыгрывает Степанида Ивановна.
– Потолще, конечно, и десять штук. – Он явно сегодня не склонен к игривости.
Она больше не расспрашивает, подаёт товар и отходит к другому покупателю. Через три дня он снова покупает свечи, спички и намеревается уже было уйти, но не успевает, попадает на крючок Степаниды Ивановны.
– Свечи? Откройте секрет: может, вы клад нашли, и по ночам где-то роете?
– Нашёл, нашёл, – отмахивается он, направляясь к выходу, но тут его обступают «свои» и тянут в сторонку. Люд в продмаге трётся колоритный, с особми мужскими стограммовыми понятиями о чести и достоинстве. Михаила Ивановича, коммерческого директора завода на пенсии, все хорошо знают. Каждый считает своим долгом угостить и обласкать, но он и тут отбивается, ссылается на важные дела, выскальзывает из магазина на улицу.
Стоит декабрь, слякотно и мерзко, к тому же моросит дождь. Михаил Иванович идёт по тропинке к дому, курит, о чём-то думает. Он похудел, осунулся, мешки под глазами и синева щетины придают лицу болезненный вид.
Степанида Ивановна в тот самый момент принимает эстафету за барной стойкой и задумывается. В торговле она стреляный воробей. Золотые капли горькой сорокоградусной льются из-под её белой в широком рукаве кисти, превращаются в сказочные кисельные берега и молочные реки. Кап-кап – холодильник, кап-кап – стиралка-автомат, кап-кап – автомобиль. Тихий, едва слышный умиротворяющий, вкрадчивый звук торгового вдохновения. Рай вечной весны. Торжества духа материального. Ни тебе лета, ни осени, ни зимней стужи. Всегда весенняя радостная капель, её метаморфозы, сосульки сбережений, бриллиантовый блеск мечты. Правда, чуть выбил из колеи созидания недостроенный особнячок. Коробка ввысь на этажи, без окон, дверей, крыши, следствие перестроечной менопаузы – её осечка.
Степанида Ивановна знает цену себе и клиентам. Старая нахохлившаяся сова, яркий ободок очков-глаз. Видит насквозь, сверлит буравчиком, зоб под перьями роскошной блузы в рюшах ходуном туда – сюда, коготки цепкие, чтоб удержаться на ветке. Одни ушли – другие пришли, она – останется. Факт. Аксиома. В любую политическую погоду хороший торгаш – сила и мысль. Были времена брожения и неопределённости. Она потеряла работу, сидела несколько лет на кухне, курила дешёвые сигареты, играла в преферанс, но в поражение не верила. «Тук-тук» – дождалась, за ней пришли. Красная дорожка, почести и «совковый» гастроном в награду на старость, огромный, холодный, облезлый внутри и снаружи, полупустой, больше смахивающий на морг, чем на солидную торговую точку. Она, кудесница, вдохнула в него жизнь. Каждый клиент обласкан, облизан, как новорождённый котёнок. Раньше он шёл, согнувшись в три погибели, заискивал. Она была королевой дефицита. Подсобка – её тронный зал. Сюда допускались избранные, элита: профессура, чиновники, а сейчас падай ниц перед каждым пьянчужкой, изучай буддизм, внедряйся в иудаизм, словом, иди на всё, чтоб заманить, чтоб забыл дорогу к конкурентам. Ноу-хау Степаниды Ивановны состояло в создании уголков для длительного времяпровождения самых разношерстных клиентов. Здесь был даже уголок с несколькими компьютерами, за которыми допоздна сидела детвора, но главная ставка делалась на любителях выпить. Купил хлеб – спрятался от супруги за столиком в глубине магазина, быстренько выпил, а уж потом к жене, которая зацепилась в отделе сладостей или мясном. Встречай, родная! Страждущие приносили в кассу вроде немного, но за день…бешеные деньги. При этом некоторые ещё и закусывали. В ход шло всё. Изобретательная Степанида Ивановна делала ставку на просроченный товар. Оказалось, Клондайк! Она умудрилась продавать желающим перебить запах только что принятого «на грудь» жвачки поштучно. Они улетали, как осенью стаи журавлей.
