Дамы мутили воду разговора и ели мороженое. Та, что с голой спиной, прославилась долгими судами за наследство. Дело выиграла, всё распродала, рассчиталась с адвокатами, наняла такси и укатила с внуком в путешествие по Украине. Отсутствовала бабушка месяц, промотала целое состояние и успокоилась: сбылась мечта. Теперь можно доживать век, как в нашей стране принято, без средств: варить бледную кашку, нянчить кота и жить воспоминаниями.
Дама с декольте по паспорту числилась музой. Роковую печать в главном документе личности больше воспринимала как запись в трудовой книжке. Работа досталась ей каторжная. Эта сволочь не давала расслабиться: то загул, то месяцами отсутствие, то баба. Она бдила день и ночь, контролировала, наставляла, скандалила, устраивала на людях бурные выездные семейные сцены на всеобщем обозрении – бесполезно, но какой всё-таки кот. Глаза масляные, гладят, ласкают. Правда, теперь больше не её, других женщин, но зато она в лучах его славы и даже попадает под ореол.
Дамы сидели и сами по себе обрастали, как ненужной, нажитой за годы мебелью, мужчинами. Те выходили из зала, присаживались рядышком. На столике появились бутылки с пивом. Муж-кот занялся любимым делом: дистанционно окучивал дамские прелести. Дамы прямили спины, выпячивали грудь. Мужской взгляд, как вода для цветов, живителен. Подсел израненный морщинами худой старик, молчал, поглядывал не прямо, украдкой, метал взгляд, как ученик в шпаргалку, на распаренную близкую плоть. Он был одинок, и дома рядом не было тела, к которому можно прикоснуться. Он стрелял в дам петушиным, глубоко засевшим маслиновой пулей глазом, и по его лицу пробегали волны лёгких конвульсий, кратеры носогубных складок ходили ходуном, кисть нервно-изысканно держала дешёвую сигарету. Появился седой бард с гитарой, вдохнул жизнь в уставшую компанию, сплотил и обаял. Напротив, вдоль длинной лавки расселись воробьями седовласые пижоны в хорошо отутюженных сорочках, обтягивающих до паха арбузные животы, прочно упёрлись расклешёнными ногами в цементный пол. Похоже, им было на что смотреть, напротив – дамы с кавалерами, целый театр. К выходу пошла тщедушного тела старушка: капри, дорогие шлёпанцы, ослепительно белый носок на ступне. Русалочьи волосы цвета «металлик» свежевымыты и разбросаны по спине. Даму держит за руку номинально молодой муж, хотя на вид им обоим за семьдесят. Они неуверенно идут по веранде, держатся за руки, останавливаются перед небольшими ступеньками и не могут дальше идти. В руках у дамы со свободной от молодого мужа стороны оказывается круглый мужчина. Теперь они уже втроём в линии на широко вытянутых руках, слегка балансируют, пытаясь удержаться на ногах. Новенький явно мешает и препятствует их стремлению спуститься с трёх ступенек. Они чуть раскачиваются в обе стороны, как поющие патриотические песни дети у костра в пионерском лагере, женщина стремится удержать баланс, не выпускает обоих, но тот, кругленький, чужой, сам по себе отрывается, топчется рядом, целует даме руку и возвращается на скамейку. Оставшиеся ничего не видят вокруг. Только непреодолимую опасную преграду – ступеньки, она их печалит, вдвоём они продолжают раскачиваться, как отрешённые буддисты. Женщина осторожно опускает ногу, как в воду, перед ней как бы пруд и вода холодна, она каждый раз испуганно аннулирует попытку и снова пробует преодолеть. За ними бесстрастно наблюдают на лавочке и за столиками, не комментируют, сопереживают.
