Тогда говорили, что Лазар похож лицом на свою мать, Савету-Иси…
* * *
…они сидели в той же комнате… Лазар немного удивился, потому что она к его приходу была такая же, как вчера, а ведь любая женщина на ее месте (он знал точно!) попыталась бы хоть как-то приукрасить себя. А ей это и в голову не пришло… Она обрадовалась его приходу… Лазар вынул из сумки маленький магнитофон, чуть надавил кнопки… Она услышала голоса своих родителей… Сначала старческий, слабо подрагивающий голос женщины, которая, должно быть, изо всех сил старалась не заплакать… Неужели это — ка Алики, ее мать?… — Милая Марина… мы любим тебя… и ждем… — голос, как паутинка… Мы… — ка Алики всхлипнула… — желаем тебе здоровья… Не могу!.. — ка Алики заплакала… Щелкнуло что-то… зашуршало… — Вот так! — проговорил Лазар грустно и смущенно… Она посмотрела на него этими жалостными глазами — Ага Лазо будет говорить?… Он поспешно снова что-то сделал с кнопками… Она напряженно склонила голову к металлической коробочке… Это голос ага Лазо! Тоже такой старческий, но она может узнать, это его голос!.. — Тина! (так обычно всех маленьких девочек зовут у рока, от «Фатима», и как бы раньше ни назвали девочку, одним из имен было «Фатима» — дочь пророка, а маленьких всех одинаково любили звать в обиходе — «Тина»)… — Тина!… Тина!… Марина!.. — он будто нарочно так окликал ее, как. издали окликают, и немного смешливо… — Марина-а!… Все… будет хорошо!… И пока человек — живой, даже когда ничего не остается, все равно остается что-то!… Голос его прервался. И тоже, должно быть, от слез… Марина сгорбившись, глядела на умолкшую коробочку… Лазар подумал, что ему такого рода мудрость уже слышится пустословием, но, вероятно, для Марины эти слова могут служить утешением…
* * *
Марина провела в психиатрических больницах разных городов этой страны, конституционной монархии, почти 25-ть лет, почти четверть века… Она могла бы по-своему изложить приметы экономических кризисов и периодов относительной стабилизации экономики… Когда она, 20-летняя девочка, плохо еще понимавшая этот славянский язык, мерзла, поджав босые ноги, на холодной постели, в нетопленой палате, где еще двенадцать женщин сидели, ходили, гримасничали, и тоже мерзли… Но в отличие от них, Марина не была больна! Она пыталась что-то объяснить, ее не понимали, грубо прерывали, женщины в грязных белых халатах куда-то тащили ее, тянули. Она начинала кричать, но это они воспринимали как должное!… И на ее памяти, пройдя через все этапы, новое Болгарское царство вплывало в надежные волны экономического подъема и, вероятно, даже какого-то благоденствия!… Марина плохо воспринимала язык на слух, иначе поняла бы, что страна, еще недавно, еще в конце XX века, поставлявшая эмигрантов и Западной Европе, и Америке, уже готовится ужесточить условия иммиграции! Уже подготовлен проект министерской комиссией и грядет референдум! Но это не могло занимать Марину, скорее это занимало многих друзей и знакомых Лазара, вовсе не имевших ни международных паспортов, ни каких бы то ни было других документов, удостоверяющих личность… А Марине жилось все лучше, она была спокойная, уже давно не делала попыток «все объяснить», она спала в отдельной маленькой и чистой палате, сидела на скамейке под деревом, думала, получала на завтрак обычный салат из огурцов и помидоров, заправленный йогуртом, обычное яблоко и обычный банан… Из книг больничной библиотеки читала разные занимательные фантастические и детективные приключения. Никаких лекарств ей не давали, ни о каких уколах давно уже и слышно не было!…
