Свобода и любовь | страница 65



Дальше больше. Ни тот, ни другой не уступают. Чуть что, оба донесения в Москву. И пошло… Комиссию из Москвы прислали, свары разбирать. Резолюции понастрочили строжайшие… А чуть уехала комиссия, опять драка пошла.

Теперь дело в КК разбирается. Сам-то Михайло Павлович хотел дело миром прекратить. Работает себе директор как полагается по хозяйственной линии. Центр им доволен. Преступлений за ним прямых нет и, думает Михайло Павлович, не может быть, знает он Американца-то, «анархиста», еще с 17-го года по губернии помнит… Вместе «Советы брали». А что «широко живет», поведения «непримерного» да обращение его «не товарищеское», кто теперь этим не грешен?

Но предгубком да и другие члены комиссии стоят за то, чтобы делу «серьезный ход дать». На примере «директора» показать, что партия за такие поступки по головке не гладит. Чтобы другим неповадно было.

– Ивановича? Что обстановка у него шикарная, так ведь она не Владимира, а казенная, директорская.

– Не в обстановке только дело. Сомнение возбуждает: откуда, мол, деньги, чтобы на два дома жить?

– Как на два дома? Что же вы думаете, что Владимир Иванович меня, что ли, содержал?… Ишь, что выдумали! Да я свои деньжата в хозяйство вкладываю, уж если знать хотите! Потому, у Владимира своих-то не хватает… А служба его требует, чтобы там обеды были да приемы всякие.

Слушает Михайло Павлович Васю, а в глазах его будто жалость к ней какая. Это Васю сердит. Чего жалеть-то? Что за «анархиста» заступается? Не одобрял тогда Михайло Павлович выбора Васи, когда с Владимиром сошлись.

– Чего на меня уставились? Не верите? Да как же вы могли думать, что я с него деньги тяну?

– Не о вас, голубушка моя, речь-то… Плохо то, что всякие знакомства у него неподобающие…

Сказал – и сам на Васю смотрит, будто проверить что хочет.

– Вы про Савельева, что ли, намекаете?

– Ну да, и про Савельева. Да и про других…

– Савельев больше не бывает… Владимир обещал с ним не водиться… Только по делам разве. А что насчет других, то ведь этого же дело их требует!.. Самому ему не по душе многие люди, чужие они нам. Но как же быть-то? В деле-то они участвуют пайщики, техники…

– Н-да! – протянул Михайло Павлович. Бороду гладит и думает.

А Вася ему рассказывает, и ей теперь многое непонятно. Сама порою сбивается: что плохо, что хорошо? Чего можно, а что коммунисту не полагается? И люди не те стали. И работа другая…

Долго бы еще сидела Вася у земляка, да за Михайло Павловичем пришли, в КК зовут.