Все три планеты были исследованы с орбиты, и пришло время отправляться дальше. Ворчание ученых продолжалось и в субпространстве, хотя по мере удаления от вожделенной системы оно и становилось все тише и тише. Все знали, что спорить с массудом, что-то ему доказывать — бесполезное занятие. Вот если бы руководителем экспедиции был назначен с’ван, тут можно было бы еще о чем-то говорить.
Кальдак догадывался об этих мыслях и с благодарностью вспоминал Брана, который заявлял, что интересы экспедиции требуют присутствия на руководящем посту именно массуда. Потому что он упрям и не позволит никому отклоняться от главной цели.
Недовольство научного отдела экспедиции окончательно угасло после того, как они наткнулись на новый мир, на котором была не просто жизнь, а разумная жизнь!
Население открытой планеты внешне довольно сильно напоминало гивистамов, хотя цивилизация была еще настолько незрела, что всем сразу стало ясно: от этих помощи и пользы ждать не следует. Аборигены жили племенными сообществами, занимались самой примитивной охотой и собирательством, и их цивилизация находилась на уровне копий и топоров. В результате предварительных контактов удалось записать их несложный язык, который вейсы расшифровали во всех тонкостях за пару дней.
Аборигены встретили пришельцев как богов и упорно отказывались верить в то, что это такие же смертные существа, как и они сами. Кто-то из ученых с убеждением в голосе заявил, что этой цивилизации потребуется еще несколько тысячелетий развития, прежде чем она станет хоть чем-нибудь полезной народам Узора в их борьбе со злом Назначения. После этого все участники экспедиции заметно приуныли. Особенно гивистамы, у которых в эти дни начался очередной и очень сильный приступ ностальгии.
Корабль продолжил полет, выныривая из субпространства вблизи то одного, то другого мира и ни на йоту не уклоняясь от того маршрута, который был заложен в его навигационные компьютеры лучшими из астрономов Узора. Команда то приободрялась, то сникала. Эти перепады настроения приобрели регулярность и предсказуемость. Кальдак начал все больше склоняться к мысли о том, что на командирское кресло следовало сажать не его, солдата, а какого-нибудь именитого психолога.
Среди всей команды только одно существо никогда не доставляло никаких хлопот командиру. Это был Пасийакилион.
Когда Кальдаку хотелось уединиться ото всех, включая Яруселку и Соливик, — да, да, и такие бывали минуты, — он всегда шел к турлогу, в его скудно освещенную искусственную нору. Тот всегда сидел в самом дальнем ее углу на корточках. Один глаз, чуть колыхавшийся на длинном черенке, был устремлен на входящего, а другой внимательно смотрел в раскрытую книгу. И хотя Кальдаку казалось, что Пасийакилион совершенно игнорирует его, он точно знал, что внимание турлога строго равномерно распределено между его персоной и чтением.
