— Другой-то, нормальный-то мужик, за пол-литру нето сторговался бы, а этот! — не могла успокоиться бабка Липа. — Жадён, ну и жаден! Весь в деда, царек!
— Ну, поехали, что ли! — крикнул Анне из кабины Дмитрий.
— Пешком я, езжай! — не сдвинулась с места Анна.
— Во-от, во-от! Дома у тебя дел нету! Снесу избушку, так и знай!
Рванула машина с места. Молчали обе, сидя на крылечке. Бабка Липа машинально на педаль, самопряхи нажимала: крутилось ее колесико. «Передаем арии из оперетт», — трудился неутомимо транзистор Триша.
— Эх, Триша, Триша, к концу, видно, подходит моя оперетта…
И засеменила старуха к избе своей, в одной руке транзистор, в другой — самопряха.
А и дома не могла места найти: все Дмитрий из ума не шел. Да, правду, видно, говорят: яблочко от яблоньки… Деда Царьком величали, так он кулак был, одним словом — алимент. И ко внуку то же прозвание, знать-то, неспроста прильнуло. А дед — сколь вредный был человек! Достукался! Сослали! Где погинул, никто не знает. За Артемия Иванова и выслали. Активист был первый Артемий-то. Вот Царек на него злобу и затаил. Начинил порохом полено и все выжидал, годов без малого десять, когда соседка, жена Артемия, за сухонькими дровишками прибежит. Ходились уж друг ко дружке, забыли вроде про все. И дождался. Да только Артемий-то дока был. Взглянул на полено: что, мол, трещина какая подозрительная? Догадался! Расщепил полено, а там порох! Он к жене: где взяла? Там-то и там-то. Ну, и загремел Царек! «Эх, Анна, Анна, проглядела я тебя. И что скажу на том-то свете подруженьке Степаниде…»
3
Долго еще сидела Анна на крылечке. Потом обошла кругом обреченную свою избушку, заглянула в старческие глаза-окошки. Как живую, хотелось Анне приласкать избу, прижаться к теплому родному боку. На нижнем бревне стены заметила вдруг капли голубой краски. И вспомнилась Анне мать. А и сохранился-то в памяти всего один теплый весенний день. В красках видела его Анна. Небо голубое с белыми облаками. Подсиненная вода в речке. Сизый лес вдали. И мама красит наличники да ставни в голубое. Анна сидит на зеленой траве, кукушку передразнивает. Та скажет: «Ку-ку», и маленькая Аня в ответ: «Ку-ку!»
Смеется мать, слушая этот переклик, говорит птице-скиталице:
— Не кукуй, кукушечка, не признакамливайся! Не ровня мы тебе, не подруженьки!
Потом подводит Анну к окошкам:
— Глянь-ка!
От щетки на завалинку, пока она красила, голубые капли нападали, расцвели на земле незабудками,
