В необозримо далеком… А теперь она ходит на базар и сама готовит, но не потому, что презирает барство, а потому, что больше некому идти и готовить.
«Ужасно, — подумал он, скрипнув зубами, — ведь она не просто ходит, она бедна, она выбирает то, что подешевле, она… торгуется. С ее мягкостью, с ее чувством достоинства…. Ужасно!»
— Что ты, Юрочка?
— Ничего. К этому трудно привыкнуть.
— Я уже привыкла. Что поделаешь! Конечно, мы не так представляли революцию…
— Оставим, мама. Ты, конечно, все знаешь о Тане?
Он не хотел задавать этот вопрос при постороннем человеке, но и ждать больше не мог.
— Еще бы! Мы вместе несли наш крест.
— И… как она?
— О! Было безумно тяжело. Известие о том, что ты погиб, подкосило ее. Но Таня мужественная девушка, и бог смилостивился. Представляю, каково ей будет обрести тебя снова.
Юрий не понимал, потому что спрашивал совсем о другом.
— Она… одна?
— Ах! Ты вот о чем! Успокойся. У Тани благородная душа. Такие умеют хранить верность не только живым, но и их памяти.
«Какая верность! Неужели мама не знает?»
— Ты часто виделась с ней? Все время?
— Кроме тех месяцев, что она провела в деревне, у своих. Там было несчастье с ее сестрой, и Таня ездила, не могла не поехать.
— К сестре?
— Да. Она заходила днями. Как жаль, что так поздно. Я бы пошла за ней.
— Идти ночью очень опасно, — предостерег Воздвиженский.
— Я понимаю. Как счастлива она будет утром! Я уверена, у нее должно быть предчувствие. И утром оно сбудется. Правда, Юра?
— Да. Мы увидимся утром, — сказал он, находясь в полном недоумении. — Однако стопки пустуют.
— Мы наполним их, Юра. Пожалуйста, Роман Константинович! У меня руки дрожат от счастья.
Воздвиженский глянул на Юрия.
— Прошу вас, господин приват-доцент. Я вижу, вы удостоены полного доверия мамы.
— Надеюсь, что бываю по возможности полезен.
Юрию стало неловко.
— Спасибо вам за маму! Мама! Скажи ты.
— Я скажу, Юра. Я с такой радостью скажу. За твое чудесное спасение, за то, что ты вернулся, чтобы согреть мою несчастную, одинокую старость… А главное, за то, что нужно верить. Верить в чудо даже в отчаянье. И тогда спаситель услышит наши мольбы… И милость его безгранична.
Юрий не помнил, чтобы мать так говорила. В их семье не было убежденно религиозных. Просто чтили красивые обряды и уважали заповеди добра. Но теперь под образом горела лампада.
Вера Никодимовна перекрестилась и низко склонилась, повернувшись к иконе.
«Она верит в чудо, — подумал Юрий. — А я? Что, если все, со мной происшедшее, не случайно?»
