— «Евротур», рейс номер десять двадцать три, — говорит диктор. И монотонно повторяет: — Рейс номер десять двадцать три.
Он слышит только этот номер, ничего больше. На экране появляется видеофильм. По-видимому, его снимали поздно ночью. Безобразные оранжевые языки пламени, казалось, заполнили весь город.
— Рейс из Франкфурта до аэропорта Хитроу, — говорит диктор и снова повторяет номер. И снова оранжевые языки пламени.
Дэггет знает этот маршрут; фотокопия лежит у него в кармане.
Дункан! Родители!
Оранжевые языки пламени, как гигантский фейерверк. В этом фейерверке на много миль вокруг разбросаны обломки самолета.
Стакан с коктейлем падает из его рук.
— По нашим данным, все пассажиры, находившиеся на борту самолета, погибли, — говорит диктор.
Потом он начинает сравнивать эту катастрофу с той, что произошла в Локерби, сравнивает цифры, как будто это спортивный матч.
Группа хорошо выпивших людей собирается у рояля. Они ничего не слышали. Одна из женщин, довольно привлекательная — кажется, ее зовут Сюзи, кажется, она работает бухгалтером, — начинает петь прекрасным контральто. Эти звуки настолько не вяжутся с тем, что занимает весь экран телевизора. Сюзи поет, глядя Дэггету прямо в глаза:
Тихая ночь, священная ночь,
Тревоги мои ты уносишь прочь.
Ночь, которая сейчас бушует на экране телевизора, никак нельзя назвать ни тихой, ни священной. На лице диктора полное смятение, капли пота выступили на лбу, голос дрожит. Это прямой эфир. Черная ночь вокруг освещается лишь всполохами пламени да голубыми вспышками машин «скорой помощи». Дэггет без сил опускается на колени, прямо в лужу от пролитого коктейля, не отрывая глаз от экрана. Кто-то из детей пытается переключить на другую программу, но там передают то же самое. Другие дикторы произносят почти те же слова.
— Невелика потеря, — произносит Примроз, обращаясь к Дэггету. Он имеет в виду пролитый коктейль, Дэггет же слышит совсем другое.
Он подползает на коленях поближе к экрану, так чтобы видеть детали. Камера как раз обводит сейчас место происшествия — так, кажется, это называется. Там вдруг в безжизненных отсветах он видит — или это ему только кажется? — небольшой серый чемоданчик «самсонит», тот самый, что он дал в дорогу Дункану. Чемоданчик лежит среди прочих раскиданных вещей и обломков самолета.
Его чемодан!
Его мальчик, его единственный!
Его родители!
Где они? Что с ними? Погибли или, может быть, корчатся сейчас где-нибудь в пламени?
