– Венецианские купцы уже готовы торговать принципами, сеньор Пьетро?
– Высокопреосвященный, – улыбнулся конфидент Сеньории, – конфликт идет между двумя правительствами, а не между принципами.
– Дьявольски точно! – выругался Бартол. – Любое правительство прикрывается принципами, которые ему на руку.
– Поэтому не стоит терять голову из-за принципов, – в той ему продолжал Контарини.
– Я вижу это, – задумчиво произнес Иероним Вендрамин и сочувственно повернулся к своему другу. – Мы оба из Сплита, Маркантун, и мы выше всех поднимаем здесь знамя венецианской независимости от Рима. Ты обращаешься к богословам, а я составил кучу бумаг для тайного совета, однако члены его, кажется, испугались собственной: храбрости.
– Не в том дело, – возразил сеньор Пьетро, – заколебались в курии.
– Я говорю, – не позволил сбить себя настоятель святого Маврикия, – анафемы испугались и Сенат и курия, они боятся, как бы не вмешался народ.
– А если можно найти разумное соглашение? – Венецианец внимательно изучал своих собеседников и многозначительно повернулся к Доминису. – Сенат должен побеспокоиться о том, чтобы горячие головы не помешали достигнуть соглашения в интересах Республики.
– Это относится ко мне? – рассерженно бросил прелат.
– Ни в коем случае, монсеньор! Мы вам все здесь глубоко благодарны, однако наш долг ограничить спор жизненно важными для нашей Республики моментами.
Отчаянным взглядом ответил Доминис своему другу и земляку. Им вдвоем было не под силу убедить венецианских купцов в своей правоте, ведь, по существу, они сами служили Венеции до тех пор, пока это было выгодно Сеньории. И если Вендрамин, который был постарше, мирился с этим, то в душе далматинского прелата накапливалась злоба на Республику за ее двуличие. То, что ее вожди в это смутное время следовали велениям момента, объяснялось просто-напросто борьбой за престиж одного правительства против другого.
С ранней весны 1603 года, когда Доминис впервые изложил представителю папы свои претензии на епископат в Дувно, Босния стала подоплекой его политических выступлений. Осторожный Приули присоединил тогда к его диоцезу несколько приходов по ту сторону гор, однако сделать больше ему не позволила курия, да и Венеция воспротивилась, разделяя повсеместные опасения, как бы примас не утвердил свой авторитет в старой Хорватии. Интердикт нарушил прежнее равновесие сил, и Марк Антоний мог теперь снова требовать соблюдения своих прав.
