И толпа в кафедральном соборе оказалась столь же грубой, грязной, в заплатах. Капитул и аристократы нарушили душевное равновесие архиепископа шумными похвалами его дяде Антуну, чьей героической смерти под Клисом[21] он был обязан своим избранием на сплитскую кафедру – хотя римская курия давным-давно уже не обращала внимания на эти выборы и даже считала их вызовом по отношению к себе. Прослышавшие о его ученой карьере, дряхлые клисские герои дали понять, что репутация нового пастыря будет прежде всего зависеть от того, насколько он сможет подвигнуть христиан на очередной крестовый поход против турок. Марк Антоний был слишком осмотрителен, чтобы сразу вступить в конфликт с союзниками ускоков, однако его нерешительность усилила сомнения в лагере противников Венеции. От турецких нашествий сильно пострадало и сельское духовенство, буквально вынужденное просить милостыню в разграбленных селах, торговать реликвиями и прорицаниями грядущих ужасов. Недавно открытую семинарию очень скоро распустили, да, впрочем, мало кто из этих постриженных оборванцев чему-либо учился; заброшенные и озлобленные, они тут же пожаловались архиепископу на капитул, которому во всеобщем оскудении удалось тем не менее удержать за собой кое-какие бенефиции. Большинство же священников скитались без крова над головой и убежища, совершая христианские требы на расстоянии ружейного выстрела от турок.
Своей первой проповедью архиепископ поразил пылких сторонников крестового похода и благочестивых верующих. Это была совсем иная проповедь, чем те, что произносили его предшественники и невежественные каноники. В угрюмой полутьме собора капитул и аристократы вдруг уразумели, что они, собственно, и понятия не имели о том, кого им предложил Рим. Миссионер, каким они неизменно представляли его себе, проводящий время в разъездах между столицами, уверенно поднялся на кафедру и, не откладывая дела в долгий ящик, принялся наставлять, как им следует организовать жизнь в собственной общине. И в то время, как набожные аристократы на своих скамьях растерянно переглядывались и пожимали плечами, горожане, заполнившие верхние галереи, пришли в восторг. Мастера со значками цехов или под знаменами братств принимали новоявленного вождя, сулившего возрождение гибнущему краю. Когда-то здесь процветали ремесла, отсюда отправлялись торговые караваны по различным морским и сухопутным путям. Нашествие турок обрубило корни стольного города, сузило некогда существовавшие беспредельные пространства до тонких полосок за горными цепями и оставило эти раздробленные, отчужденные и ограбленные куски произволу венецианцев или австрийцев. В передрягах, перетасовках, переделах и разрушениях угасал и ослепительный блеск императорского дворца. Стены его обвалились, башни потрескались, чудесные арки рухнули, вымощенные плитками дорожки потонули в грязи. И тем не менее, несмотря на гибель древнего королевства, в закоулках и потаенных углах сохранился многовековой опыт, уцелели искусство и ремесла. Пробираясь лабиринтом городских улиц, Доминис то и дело обращал внимание на лавочки и мастерские ювелиров, ваятелей, пекарей, портных, зодчих, резчиков, столяров, башмачников, умением своим не уступавших мастерству заморских искусников. Лучшие из их изделий могли потрафить самому утонченному вкусу. II если первое знакомство с необычным поселением внутри Диоклетиановых стен смутило Марка Антония, то дальнейшее придало мужества.
