— Ну что, Пикассо, правила тебе известны. Ты знаешь наши законы. И не спорь, — сделал Клещ останавливающий жест рукой, чтобы Коля и возражать не смел, потому что было видно, что сделать это он не прочь, — правила одинаковы для всех, даже если ты «ку-ку».
Возразить Семечкин здесь не мог, закон есть закон, но вот что делать? Жалко Оксану, как ни крути. И так несчастная, а тут еще и это все. А как он выглядеть будет перед ребятами, если заступится? Скажут «слабак» или похвалят? Мысли в голове вертелись, словно сотни маленьких игрушечных волчков. Сердце предательски молчало, как партизан или пленник, которому вставили кляп в рот и ничего вымолвить он был не способен.
Погоревав час, за ним другой и так вплоть до момента пришествия назначенного срока, Колька решил покориться судьбе. Он рассудил, что с этими людьми ему жить и жить еще, а вот Оксану, может, заберут, а может и вовсе она отсюда смоется. Так что, будучи поставленным перед выбором, мальчик определил для себя одно — благородство нынче не в цене, а потому и нечего из себя героя строить. С совестью же своей он как-нибудь договорится в отличие от Клеща, Шестеренки, Жидкого и Ренаты…
Воспоминания о Ренате больно кольнули где-то под ребрами. Как же так он смог собственными руками порушить их дружбу? Просто непостижимо ни уму, ни сердцу. Вот теперь-то и дается ему шанс, чтобы все исправить. И он воспользуется им, ведь для предательства одних во имя других тоже требуется смелость.
Говорить о смелости особенно тяжко, когда идешь под руку с малышкой, которая ростиком на две головы ниже тебя, держишь ее под руку и понимаешь, что тебе она особенно доверяет. Вот когда — самое время чувствовать себя гадом, каких свет не видывал. Впрочем, один похожий гад вспомнился Семечкину — Иуда, подобным же образом шедший с Иисусом на знаковую встречу. Конечно, масштабы трагедии тут очень разные, но величина обмана — такая же. Впрочем, внутренние терзания теперь были проблемой исключительно Пикассо. Отступать было поздно — иначе и Оксану, и его самого так хорошо отделают, что очухаться они смогут, разве что, к 31 декабря. Тут и Нострадамусом не надо было родиться, чтобы понять все это по взглядам старших товарищей, которые уже ждали в назначенном месте.
— Ну что, будем вершить правосудие?! — высокопарно как всегда заявил предводитель. От такого высказывания Колю чуть не стошнило, так что он быстренько отвернулся, чтобы не видеть того, что будет происходить дальше. А дальше Оксану окружили плотным кольцом девчонки и мальчишки чуть младше и старше ее самой, приготовились к представлению. Начал все действо, разумеется, Клещ.
