Чтобы мы с тобой прожили сто лет и умерли в один день…
Слова, написанные отцом. Идиотские, фальшивые, не имеющие ни малейшего отношения к жизни. Это и есть помрачение, которое терзало весь день: смотрело на нее из леса.
«Может быть, читал при мне?.. Неужели осталось в памяти?..»
Кладбищенский мужик, которому заказала надгробья, специально перезванивал, уточнял. Подтвердила: все правильно, никакой ошибки. Мои родители умерли в один день.
На самом деле отец умер в понедельник, мать дожила до вторника.
Она сглатывает грибную слюну. Окажись на ее месте другая дочь, чьи родители умерли почти в один день, потому что отравились грибами…
Упершись обеими руками, наваливается всей тяжестью. Направляющие хрустят. Проклятый ящик припадает на правый бок, проваливается окончательно. Чтобы вытянуть, надо разобрать всю конструкцию, прибить новые направляющие. «А вот это – без меня…»
Пусть разбираются новые владельцы. Захотят – починят. Но скорее всего, выбросят или сожгут в печке.
«Может, сходить в церковь?.. Договориться, заказать панихиду…»
Полгода назад зашла в Казанский собор. Раньше здесь был Музей религии и атеизма. В детстве ходили с классом: тетка-экскурсоводша рассказывала про инквизицию, демонстрировала орудия пыток. Потом сказала: представляя себе картины ада, люди исходили из того, что сами же и делали, когда терзали своих врагов. Из всей экскурсии запомнила только эти слова.
Темный женский лик, в глазах – суровое умиление.
Отошла и встала в сторонке. Скорее всего, просто растерялась. Даже для нее, быстрой на решения, слишком неожиданный переход: из солнца, заливавшего Невский, в сумрачную полутьму собора. В церкви всегда просят. Стояла, чувствуя неловкость.
Чтобы разговаривать с матерью бога, надо знать правильные слова. У нее не было слов, чтобы высказать то, о чем думала: пусть твой сын построит всё заново, создаст новый мир, в котором любовь женщины не загоняется в рамки чужой жизни… Вдруг сообразила: об этом нельзя, ее любовь – грех. Если не об этом, тогда – о чем? О смерти?.. Но смерть придет и так. Рано или поздно, без всяких просьб.
Старуха, стоявшая рядом, шептала истово. Наверняка знала правильные слова. Темный шерстяной платок. Кацавейка поверх пальто: обтерханная, застегнутая наглухо. Будто нет никакого солнца. Снаружи – зимняя тьма. «Чтобы бог услышал, надо стать такой». Стояла, опустив руки, понимая: у нее не получится, за плечами этой старухи – другая жизнь. Чтобы напялить такую кацавейку, надо забыть о себе: смолоду, в самом начале жизни. «Нет, не то… При чем здесь кацавейка? Я привыкла полагаться на себя. Чтобы превратиться в эту старуху, надо начать заново, перечеркнуть свою жизнь, опыт, привычки…»
