– Как бы то ни было, капитан был самым осведомленным из нас всех, – сказал Топрик стараясь смотреть на барона, по возможности не очень мигая. – И все что он знал, он унес с собой в могилу. Нам же с Лотаром ничего не известно по интересующему вас вопросу. Быть может, теперь вы отпустите нас обратно к себе в город?
– Нет, милейший сержант! – хмуро глянул на него барон. – Неужели вы всерьез думаете, что теперь, когда вы в курсе расположения нашего лагеря я сделаю подобную глупость? Впрочем, я охотно исполню вашу просьбу, но при соблюдении вами одного достаточно простого условия.
– И что же это за условие позвольте поинтересоваться? – осторожно спросил Топрик.
– Прежде чем отпустить вас мне придется сделать из вас человекопень! – оскалив длинные песьи зубы, широко улыбнулся Садислас. – Как вам такая перспектива?
– А что такое человекопень? – спросил крайне заинтересованный Вовик.
– Это человек с отрезанным языком, проколотыми барабанными перепонками и выколотыми глазами, – охотно пояснил барон. – Кроме того, у него отрублены кисти рук и обе ступни.
– Но он, же умрет от кровотечения! – воскликнул Вовик в ужасе.
– Уверяю тебя, что нет! – расхохотался Садислас. – Лекарь Кранц тщательно зашьет все раны и выходит пациента. Он, наверное, со счета сбился, скольких уже человекопней настругал за всю свою жизнь.
– Но откуда такая звериная жестокость? – с болью в голосе спросил Топрик.
– Не скажите, сержант! – лукаво погрозил ему длинным наманикюренным ногтем Садислас. – Превращение врага в человекопень – это в высшей степени гуманный акт, я бы даже назвал его подлинным апофеозом гуманизма.
– Это почему же, позвольте спросить? – иронично поинтересовался Вовик.
Садислас хотел было ответить своей обычной резкостью, но в самый последний момент отчего-то передумал и чарующе улыбнувшись, пояснил:
– Ну, хотя бы потому, что вы останетесь живы мой юный и любопытный друг! Человек, подвергнутый этой операции, становится слеп, глух и нем, как пень. На нем можно колоть дрова для кухни, а он не издаст ни звука. Кроме того, он не в состоянии ничего написать, то есть, при всем желании не сможет передать никакой информации врагу.
– Нет, уж увольте! – рассерженно проворчал Топрик, оглаживая седые усы. – Согласен гнить на чужбине, зато с целыми руками ногами!
– Фу, как непатриотично, сержант! – укоризненно покачал головой Садислас. – А я отчего-то думал, что вы как и подобает верному слуге, принесете себя на жертвенный алтарь, во имя своего хозяина герцога Бульдожского!
