– Что – я? – пожал плечами Ангел. – По-твоему покаяние – это опять только человеческая прерогатива? Тебе сам Господь так сказал? Я знаю немного другое человеческое понимание: «Не согрешишь – не покаешься, не покаешься – не спасёшься» и ещё, «не то делаю, что хочу, а что не хочу – то делаю».[18] Видишь, как у вас всё просто! В общем так, идёшь бродить по роману? По сгоревшему роману, – поправился он. – Тебе решать. Если нет, доставлю домой в лучшем виде. Только другой попытки не будет.
Снова соглашаться на предложение прогулки? А надо ли? Но, с другой стороны, ведь Ангел не просит за своё предложение заложить душу. И всё же Никита чувствовал, что такие игрушки могут оказаться небезопасны. Взять хотя бы Нарцисса-Подсолнуха, бормотавшего на своей любимой компостной куче. Ведь съел бы! Без хлеба и соли. Даже не жуя. Ангел его привёл сюда, но Ангел же и спас. Только зачем он со мной нянчится? Хочет прогулять по сгоревшим романам разных писателей? На это и жизни не хватит. Искушение? Вот это больше похоже на правду. Ведь когда он попался в пустыне Макарию Великому, тот спросил:
– Куда спешишь ты, нечистый дух, и зачем столько разных склянок на себя навесил? И услышал в ответ:
– В каждой склянке разные соблазны. Оттолкнёт грешник одну склянку, а я ему тут же другую: что-нибудь да выберет.
Может, и мне он склянку предлагает? То есть банку. Выходит, уже… Причём покровителем писателей и художников себя почитает. Но ведь сказано, не его бояться надо, и не может он душе человеческой навредить, если, конечно, сам человек… а, ладно…
Никита увидел таящее в воздухе изображение Ангела и, пока тот опять не исчез по-английски, решил узнать, что за подсолнух встретил его у автобусной остановки:
– Ангел, постой, не исчезай, этот подсолнух – тоже любящее дитя, сотворённое Даниилом Андреевым?
– Нет, это Яков Голосовкер… иди, если хочешь действительно познакомиться… так не расскажешь…
Последняя фраза зазвучала уже чуть слышно, как будто Ангел кричал через толстую кирпичную стену. Площадка, где стоял Никита, оказалась просторным каменным коридором со сводчатым потолком и базальтовым полом, в который выходило несколько дверей, выкованных, вероятно, во времена Иоанна Грозного.
Есть ещё на Москве княжеские палаты, где можно увидеть такие двери. Палаты? Да, скорее всего это помещение раньше было именно боярскими или митрополичьими палатами, где прошлое всегда переплетается с будущим. Но только не здесь. Обшарпанные стены, на полтора метра от пола покрашенные в самый казённый рассейский цвет жидкого поноса. Пол, выложенный массивной каменной плиткой из давно не метеного базальта, тоже вызывал чувство загаженного общественного туалета. Над единственным зарешеченным окном в торце коридора – паутина.
