Девушка только сейчас сообразила, что она сделала. Но почему! Наполнила стакан коньяком и выплеснула в лицо выдуманному образу Сатаны, будто бы выполнила чьё-то желание! И портрет при этом удовлетворённо улыбнулся, будто спиртного ему только и не доставало для укрепления своей личности! Девушка выронила стакан. Он, ударившись об угол мольберта, отскочил в сторону и, подкатившись к медвежьей шкуре, замер.
К утру, Шура всегда чувствовала себя сразу на десять выжатых лимонов, а сейчас – на целую лимонную рощу. Художница опустилась на пол тут же у мольберта, прислонившись спиной к радиатору батареи, прикрыв веки. Перед глазами плавали бело-розовые пятна. Их соединяли изогнутые темные линии, смахивающие на ветви диковинного дерева. Ветка сакуры – отметила Шура с улыбкой. Надо же, мне, хоть и виртуально, но дарят цветы.
В этом состоянии «обалдёжного отдыха» девушку обнаружил Герман. У него давно уже был ключ от квартиры и исключительное право являться в любое время. Первым делом он поднял Шуру с пола, отнёс на стоявшее недалеко канапе, укрыл аляповатым – в красную и синюю клетку – пледом. Девушка, скорее всего, даже не почувствовала перемещения в пространстве, но тело, ощутив знакомые углубления не раз испробованного ею лежбища, сразу успокоилось, вытянулось. Через секунду Шурочка умиротворённо посапывала, словно грудной младенец в любимой крошечной колыбельке.
Герман подошёл к портрету. Долго смотрел, не мигая, не шевелясь, затаив дыхание. Хотя до завершения работы было ой как далеко, но основные черты уже прописались. Бывают такие люди, про которых при самом мимолётном взгляде можно с определённостью сказать, что он из королевской семьи. То же являла собой фигура портрета. На холсте вырисовывался вовсе не схематический иконный образ – он был довольно реален, притягивал взгляд и странным делом завораживал, словно удав гипнотизировал кролика перед завтраком.
На Германа смотрел мужчина, резкие черты лица которого отнюдь не отталкивали, а наоборот привлекали случайно взглянувшего на изображённого здесь князя нашего несовершенного мира. Присмотревшись к портрету, хотелось поговорить с ним, как с живым, и пожаловаться на какие-то случающиеся неурядицы, которых каждому хватает в этой жизни.
Герман протянул к портрету обе руки, едва не касаясь холста пальцами. Вдруг мгновенная молния проскочила от портрета к его пальцам. Даже послышался характерный треск электрического разряда. Запахло озоном. Удовлетворённо кивнув, Агеев отправился на кухню готовить завтрак для своей рабочей лошадки, которая всё ещё мирно посапывала под красно-синим пледом.
