— Жаль, что не смогу к вам присоединиться, — сказала Сильвия Марриот, — но я буду рада, если окажусь неправа.
— А я рада, что я права, — упрямо произнесла Эйлунд.
— И я был прав, и ты был прав, и все отлично, я же прав?[53] — продекламировал Уимзи.
Марджори Фелпс посмотрела на него и ничего не сказала. Неожиданно она почувствовала, как внутри что-то больно сжалось.
Одному мистеру Бантеру известно, какие чары пришлось пустить в ход, чтобы простую доставку записки обратить в благосклонно принятое приглашение на чай. В день, который так радостно завершился для лорда Питера, Бантер в половине пятого сидел на кухне в доме мистера Эркарта и поджаривал оладьи. В приготовлении оладий он достиг высокого мастерства, а в некотором злоупотреблении маслом беды не было ни для кого — разве что для кармана мистера Эркарта. Разговор, естественно, зашел об убийстве. Для жаркого очага и оладий с маслом нет лучшего дополнения, чем дождь за окном снаружи и хорошая порция уютных ужасов внутри. Чем сильнее хлещет дождь и чем отвратительнее подробности, тем вкуснее кажется угощение. В данном случае все необходимое для приятного времяпрепровождения наличествовало в лучшем виде. — Уж какой он был бледный, когда пришел, — рассказывала кухарка, миссис Петтикан. — Я его видела — меня послали наверх принести грелки. Три штуки — одну, значит, в ноги, другую для спины, а самую большую, резиновую, — на живот. Лежит он весь белый, трясется, совсем больной, просто ужас. И стонет так жалобно.
— Нет, кухарка, он скорее был зеленым, — возразила Ханна Вестлок, — или даже лучше сказать желто-зеленым. Я уж было решила, что у него что-то вроде желтухи — совсем как весной, когда у него были приступы.
— Тогда он был нездорового цвета, — согласилась миссис Петтикан, — но с тем, что в последний раз, не сравнить. Да еще ноги сводило судорогой, и как он, бедный, мучился. Сестра Уильямс тогда еще крепко задумалась — такая, знаете, милая девушка, нос не задирает, не то что некоторые. «Миссис Петтикан», — сказала она мне, сразу видно хорошее воспитание, а то некоторые взяли моду говорить запросто — «кухарка», будто они мне жалованье платят и могут уже и по имени не называть. Так вот: «Миссис Петтикан, — сказала она, — никогда я не видала таких судорог, кроме одного-единственного случая, который был точь-в-точь как этот. И попомните мои слова, миссис Петтикан, эти судороги неспроста». Ох, а я ведь тогда и не поняла, о чем она.
