Ребров молчал.
— Денис, — вдруг назвала его по имени Пегги, — я тут с помощью Алекса выучила одну русскую поговорку.
— Какую?
Пегги с трудом выговорила:
— Слезами горю не поможешь.
В кабинете, где работали французские переводчики, была только княгиня Трубецкая. Она куталась в теплый платок и выглядела изрядно простуженной.
— Татьяна Владимировна, я могу увидеть господина Розена? — резко спросил Ребров.
Трубецкая совсем не по-великосветски высморкалась в платок, а потом покачала головой.
— Почему?
— Он здесь больше не работает, мой друг. Остался в Париже… Вернее, я ему посоветовала это сделать, чтобы не встречаться с вами. Да и не надо вам его видеть. Павлик, конечно, повел себя мерзко, но он считал, что это единственный способ разлучить вас с Ириной.
— Значит, это он написал на нее донос.
— Бог ему судья.
— Ну почему же только Бог? А люди?
Трубецкая подняла на него покрасневшие от болезни глаза.
— Вы помните наш разговор об Ирине? — спросила она. — Я еще вам тогда сказала, что на вас с ней оковы, цепи неимоверной тяжести и крепости, которые вам не разорвать. Так вот, дело даже не в Павлике, не в его ужасном письме… Ирина все равно не вернулась бы.
— Но почему? — не хотел понимать ее Ребров.
— Потому что об этом ее просила Маша.
— Какая Маша?
— Мария Алексеевна, ее мать, моя старинная подруга. Она слишком настрадалась во время революции и гражданской войны… Вы даже не представляете, что ей пришлось пережить. Она не сможет этого ни забыть, ни простить. Хотя вы тут и ни при чем. Господи… Да воздастся каждому по делам его…
Княгиня поправила платок, вздохнула и решительно продолжила:
— Да, признаться, и я посоветовала Ирине не возвращаться в Нюрнберг.
— И вы? — поразился Ребров.
— Да и я. Потому что не надо длить муку. Ничем хорошим для Ирины это не кончилось бы.
— Что же она, проклята что ли!?
— Это судьба, молодой человек. Не только ее, но и ваша. Вы же не бросите свою Россию? А она не может оставить свою…
— И вместе им не сойтись, — обессиленно пробормотал Ребров.
— Кто знает? Может быть, когда-нибудь… Но не сейчас.
Постскриптум
«Вскоре после нашего сближения она сказала мне, когда я заговорил о браке: — Нет, в жены я не гожусь, не гожусь, не гожусь… Это меня не обнадежило. „Там видно будет!“ — сказал я себе в надежде на перемену ее решения… Что оставалось мне, кроме надежды на время?»
Из рассказа Ивана Бунина «Чистый понедельник».
Глава XV
Изменить ничего нельзя
Генерал Филин смотрел на осунувшееся лицо Реброва с жалостью, с какой он смотрел бы на своего сына, будь он жив. Он считал, что войну во многом выиграли такие мальчики, как Ребров — вчерашние десятиклассники и студенты. Без них не было бы летчиков, танкистов, артиллеристов, офицеров штабов. Именно они с поразительной быстротой покрывали непрерывные потребности армии в младших и средних командирах, а это был один из важнейших факторов победы. И именно они, был уверен Филин, вернее, те из них, кто выжил в страшной мясорубке войны, двинут страну вперед. Он потерял сына, но если что-то случится еще и с Ребровым, он не простит себе этого никогда.
