— Глупо, — сказал он. — Глупо вы себя ведете и беспомощно. Неужели я тоже к шестидесяти годам так отупею?..
— Мне пятьдесят, — процедила сквозь зубы Смирновская.
— Да?.. — утрированно удивился Раков, стараясь не улыбаться — больно. — И что у вас получается? Что я, имея на своей связке ключ от запретной комнаты, ломаю в двери замок?
Лукреция подалась вперед, Антон забрал у нее изо рта папиросу.
— Инсценировка постороннего присутствия, — сказала она.
— Понятно, — кивнул Раков. — Я потрошу шкаф, раскидываю ящики письменного стола, вскрываю сейф… Чтобы найти — что? Что пропало, Лукреция Даниловна?
— Наградной пистолет отца.
Раков вскочил, опрокинув стул.
— Вы хранили в этой квартире оружие?..
— Я хранила его в сейфе! — крикнула Смирновская.
Антон подошел к телефону и снял трубку, «затаптывая» папиросу в пепельнице.
— Кому ты звонишь? — спросила Смирновская.
— В милицию.
— Идиот!..
— Это точно. Но я хочу, чтобы все было по закону. Пусть оформляют нападение, взлом и кражу оружия.
— Нападение? — уточнила Лукреция.
— Вы на меня напали. Результат, так сказать, на лице, а у вас ссадины на костяшках правой руки. Алло! Милиция? Хорошо, я подожду.
— Прекрати меня позорить, положи трубку и развяжи руки — затекли! — приказала Лукреция.
— Развяжу, как только примут мой вызов.
Подъехавший наряд оформлял кражу со взломом почти два часа. Старший в опергруппе — лейтенант милиции — дважды звонил своему начальству. Первый раз, когда узнал, кому принадлежал пропавший наградной пистолет «вальтер ППК». Генералу Смирновскому. На просьбу описать оружие хозяйка квартиры снисходительно заметила:
— Любимая модель Джеймса Бонда.
Потом вспомнила о металлической пластинке с дарственной надписью.
Второй раз оперативник связался с начальством, чтобы посоветоваться относительно жалобы на рукоприкладство дочери генерала — ее зять настаивал на составлении протокола, обещая завтра же представить из поликлиники справку о побоях. Сама генеральская дочка — представительная надменная дама — требовала, чтобы ее немедленно посадили за насилие над зятем на пятнадцать суток и непременно — в карцер.
— Мне нравится сидеть… то есть, лежать в карцере, — уверяла она.
Лейтенанта нервировали куски яркого махрового халата на полу в коридоре. Было в этих тряпках что-то странное, неуместное в ситуации с похищением оружия. Когда эксперты закончили снимать отпечатки, а фотограф — фотографировать, лейтенант спросил, кто разрезал халат на куски.
