Илья навсегда уезжал от Мономаха, которому верой и правдой прослужил почти двадцать лет. Вот что напишет об этом многие века спустя граф Алексей Константинович Толстой:
Под броней с простым набором,
Хлеба кус жуя,
В жаркий полдень едет бором
Дедушка Илья.
Едет бором, только слышно,
Как бряцает бронь,
Топчет папоротник пышный
Богатырский конь.
И ворчит Илья сердито:
«Ну, Владимир, что ж?
Посмотрю я, без Ильи-то
Как ты проживешь?
Двор мне, княже, твой не диво!
Не пиров держусь!
Я мужик неприхотливый,
Был бы хлеба кус!
Без меня других довольно:
Сядут – полон стол!
Только лакомы уж больно,
Любят женский пол!
Все твои богатыри-то,
Значит, молодежь;
Вот без старого Ильи-то
Как ты проживешь!
Правду молвить, для княжого
Не гожусь двора;
Погулять по свету снова
Без того пора!
Вновь изведаю я, старый,
Волюшку мою —
Ну же, ну, шагай, чубарый,
Уноси Илью!»
И старик лицом суровым
Просветлел опять,
По нутру ему здоровым
Воздухом дышать;
Снова веет воли дикой
На него простор,
И смолой, и земляникой
Пахнет темный бор.
Постранствовав несколько лет по Руси, Илья вернулся в родное село Карачарово. В Муроме теперь княжил брат Олега Ярослав, однако Илью это мало волновало. В Карачарове он неожиданно женился и нажил нескольких детей.
Но это было потом, а пока посланцы Мономаха, Добрыня и Алеша, поехали в Киев к Святополку. Великий князь принял их в теремном дворце.
Заранее было решено, что говорить будет Алеша, намного превосходивший своего друга в красноречии. Он и начал:
– Князь наш и союзники его велели сказать вот что. Зачем сотворил ты зло такое в Русской земле и ударил нас, как ножом? Почему ты ослепил брата твоего? Если было у тебя какое обвинение против него, то обличил бы его перед всеми. И если бы имелась у него вина, поступал бы с ним как хочешь, но только не так зверски. Объяви же вину его, за которую сотворил с ним такое.
– Поведал мне князь Давыд Игоревич, – отвечал перепуганный Святополк, – будто Василько убил брата моего, Ярополка, и меня хочет убить и захватить города мои – Туров, Пинск, Берестье и Погорину. Еще сказал он, что целовал Василько крест с Мономахом, дабы сесть Мономаху в Киеве, а Васильку – во Владимире.
Услышав такую клевету на своего князя, Добрыня схватился за меч, но Алеша осадил его взглядом.
– Мне поневоле пришлось жизнь свою беречь, – развел руками Святополк. – И не я его ослепил, а Давыд. Я даже не знал, что он хочет его ослепить. Я просто выдал Давыду Василька, как тот у меня просил.
– Не отговаривайся тем, что Давыд ослепил его, – сурово сказал Алеша. – Не в Давыдовом городе Василько схвачен и ослеплен, но в твоем городе.
