Свежеоштукатуренные стены — немцы не любили оставлять в каморах никаких следов прежних узников. Высокий, сводчатый потолок, электрическая лампочка в проволочной сетке. Выключателя в камере не было. На правой стене темнела решетка вентиляционного отверстия. Скамья, на которой сидел Тараканов, стояла рядом с привинченным к полу небольшим столом. На полу лежал свернутый тощий матрац.
Вздохнув, арестант привычно потянулся к карману за сигаретами, но рука остановилась на полдороге — у него отобрали все вместе с одеждой. Будут проверять? Несомненно. Пусть, ему нечего скрывать, а окончательно определяться где-то на службу все равно надо — нельзя же болтаться в такое время, как цветок в проруби, не имея никакого дела. Но для начала надо выбраться из этого подвала живым и здоровым. Поэтому не стоит раздражать хозяев.
Лязгнул замок, и в камеру вошел средних лет мужчина в немецком мундире без знаков различия. Молча поставил на край стола миску с пищей, положил рядом кусок хлеба и две сигареты. Добавил к ним полупустой коробок спичек, карандаш и тонкую стопку серой бумаги.
— Знаете немецкий? — обратился: он по-польски к настороженно наблюдавшему за ним Тараканову.
— Слабо… — извиняюще улыбнулся тот. — Могу немного говорить, а пишу совсем плохо.
— Тогда пишите все о себе на русском, подробно, с указанием дат, имен, точных мест происходивших событий. Вплоть до девичьей фамилии матери. Ясно.
— С какого времени?
— С рождения, — буркнул мужчина в немецком мундире и вышел. Тараканов подвинулся ближе к столу, взял ложку. В миске была картошка с консервированной свининой. Неплохо. Кормить, видно, будут пока не по тюремному рациону, а из солдатского котла.
Поев, он закурил, положил перед собой стопку бумаги, взял карандаш. Задумчиво постучал им по губам, решая, как начать. Наконец на листе появились первые строки:
«Родился я на юге России, в тысяча девятьсот четвертом году, в православной семье капитана царской армии Ивана Владимировича Тараканова…»
…Ругге задвинул заслонку потайного оконца, через которое наблюдал за сидящим у стола Таракановым. Хорошо смазанные петли без скрипа повернулись, опуская крышку, прятавшую глазок за вентиляционной решеткой.
— Марчевский на прощание сказал мне, что этот русский — поклонник Савинкова… — задумчиво сообщил подполковник. — Проверьте, Шмидт, не был ли он сам террористом? И но тяните — предстоят большая игра, нужен человеческий материал.
Гауптман согласно кивнул.
