«Честь вам, великий Уйго и великая Шонис! — поклонилась им Мели-Та, — За любовь свою презренны мы в наших племенах сделались, и нет у нас боле в этом мире пристанища. Убежали мы сюда, чтобы заснуть под снежным одеялом обняв друг-друга навечно, чтобы ни дух, ни человек больше не смог разлучить нас».
Выслушала эти слова Шаманиха, ударила в бубен и молвит: «Кому любовь — рябина горькая, а кому — мёд да радость. Не скоро век ваш кончится, дети, потому как сегодня от вас начинается новый род. Любовь соединит два семени, чтобы из них новое дерево выросло. Любовь соединит две старые крови, чтобы одна новая по жилам потекла. Видела я вашу безоблачную старость в дальние дни, видела, как ваши дети рожают внуков, а внуки — своих детей. И не видно конца роду вашему и не счесть потомков его. Да только, чтобы верно сбылось всё назначенное, должны вы на три зимы от мира схорониться. Эти годы пролетят незаметно, потому что предстоит вам познать друг друга как себя самоё». Сказала так Шаманиха и снова ударила в бубен. С громким треском лопнул лёд на озере. Оглянулись Никитка и Мели-Та, а у берега сама Кали-Нох стоит, та, которую Горой-Рыбой по-нашему кличут. Стоит, огромный рот свой отворила, словно внутрь приглашает.
Вошли в рыбий рот Никитка и Мели-Та и обомлели: будто бы домой они вернулись, хотя и не было у них никогда дома до этого. Сбоку очаг горит, на очаге еда душистая жарится, а напротив кровать со шкурами мягкими да люлька, что своего первенца ждёт…
Услышал тут Никитка голос, будто сам Уйго ему на ухо говорит: «Не поспешил ли ты, Никита-грамотник, инструмент свой огню подарить? Обещал ты Гавриле Яковлеву книгу переписать, а ведь слово своё соблюдать надобно!». Оглянулся Никитка на голос, и только теперь приметил он стол, что в дальнем углу стоял, а на столе стопка бумаги, линейка, пигменты, чернила да кисти с перьями — всё как для переписи положено. Выходит, правильно в народе говорят: себе не соврёшь, от судьбы не удерёшь.
Сказание о «Рыбьем Апокалипсисе» и резном кресте
Однажды настало время, когда смерть Гавриле Яковлеву о себе напомнила. Унхи так говорят: «Только к мудрому человеку смерть является загодя, чтобы с ним помириться». Гавриле Семёновичу по весне сон был вещий, будто бы лёд сошёл с озера, поднялась трава над лугами, берёзы с осинами зазеленели, скитники радуются да Господа славят, а его самого, Гаврилы Яковлева, нигде нет. «Где же я-то?», — вопрошает он, таватуйцев, да только никто его будто не видит — не слышит. «Вон где ты!», — говорит ему голос, и тогда видит он крест, что на берегу озера среди сосен стоит. Как положено у староверов, крест под причеликами с расписным столбом, с иконкой да с поминальником, на котором его, Гаврилы Яковлева, имя вырезано.
