Полгода спустя, в кабинете тобольской усадьбы, Леонтий Ремезов, перерисовывая набело хорографический чертёж, обратил внимание на крохотное пятнышко в форме рыбы, располагавшееся прямо посреди таватуйской акватории. Леонтий прекрасно помнил, что никакого острова посреди озера не было. На всякий случай пересмотрел он свои натурные зарисовки с Таватуя, но и там острова не обнаружилось. «Не буду ж я беспокоить батюшку по мелочам, — решил Леонтий. — Нет острова — значит, и не было его! Видать у него, в тот миг рука от слабости дрогнула». Подумал-подумал, и на чистовик пятно переносить не стал. В таком виде «Чертёж Земель Верхотурского Города» и вошёл в «Хорогафическую книгу Сибири».
Но приключения таватуйского чертежа на том не закончились. По невыясненным обстоятельствам первый сибирский атлас так и не был вручён царю, которому был изначально посвящён. Вместо этого книга пропала на долгие годы, сделавшись мифом. Некоторые учёные всерьёз считали её выдумкой. Лишь два века спустя в Голландии появилось её факсимильное издание под редакцией Льва Семёновича Багрова. Выяснилось, что навсегда покидая большевистскую Россию, Багров вывез с собой единственный рукописный оригинал.
Нынче первый таватуйский чертёж Ремезова является гордостью собрания библиотеки Гарвардского университета.
И вот что ещё удивительно: в подробнейших описаниях народов, составленных Семёном Ремезовым, не осталось ни единого упоминания о диких людях, что проживали на западном берегу Таватуя и «унхами» себя звали.
Сказание о пугачёвском схроне
Неспроста, говорят, Бог сотворил человеков голыми да неимущими — есть у тебя земля да солнышко, вот тебе и счастье. А золото сам дьявол придумал на погибель нашу, чтобы всех перессорить. Когда люди в ссоре ими княжить проще. Кому смешно это, тот может смеяться, а для остальных вот какая история.
Жили в прежние времена в таватуйской общине два парнишки Фрол Батогов да Ерофей Нифонтов. Один без другого никуда — вот какая между ними дружба была! В селе смеялись: «Эй, два сапога — четыре пятки!». А тем мимо уха, куда Фрол, туда и Ероха, куда Ероха — туда и Фрол. Глянешь со стороны — будто близнецы они, всё у них одинаково, всё поровну. А на деле совсем разные они были. Ерофей заводной да смекалистый, за острым словом в гору не лез. Фрол же тихим нравом отличался, в большой семье первый любимец, потому как с малолетства о близких заботился, да в делах помогал. Хозяйственным был Фрол: что ни обрящет — всё в дом тащит, а друг его, Ероха, выдумкой славился, приключенья себе искал.
