О запрете на рыбную ловлю в Таватуе узнали едва ли не случайно. Гришка Тимофеев привёз из соседней Аяти новость: замеченных в рыбной ловле Ивана Порфирьева и Аристарха Кузнецова присудили к значительному штрафу в соответствии с распоряжением заводчика Яковлева. Большинство таватуйцев в запрет не поверили. Как же это можно, лишить птицу неба, дерево земли, а прибрежных крестьян озёрной рыбы?! Отказывались верить даже тогда, когда пристав доставил официальную бумагу в Таватуй. Говорилось в бумаге о том, что озеро Таватуй находится в лесной посессионной даче Верх-Исетсткого завода, принадлежащего коллежскому асессору Савве Якова сыну Яковлеву урождённому Собакину. Из того следовало, что промысел рыбы в вышеозначенном озере дозволяется исключительно тому, кто уплатил в заводскую казну откупного сбору 96 рублёв и 50 копеек ежегодно. Нарушители же сего распоряжения будут наказываться штрафами, а в случае неуплаты штрафов, поднадзорными принудительными работами на заводе.
Что такое заводская каторга таватуйские знали не понаслышке, за полгода завод из человека полжизни вынимал. «Да уж… — протянул невесело Ванька Стрижов. — Вот те, Господи, и рыбный день! Если даже мы всеми деньгами скинемся, то и на один-то патент не наскребём». — «А по мне так это всё равно! — топнула строптивая Дарья Егорова. — Как ловила я рыбу в Таватуе, так и буду ловить!». Взяла она яковлевскую бумагу, порвала её на малые кусочки, а об кусочки те сапоги вытерла. Так и рыбачили они на пару с братом Мишкой, пока однажды утром их не сняли с лодки и не увезли под конвоем в Екатеринбург. Тогда многим стало ясно, что открыто ловить опасно, а тайком-то много не нарыбачишь.
Всем миром составили отношение в Екатеринбургскую контору судных и земских дел по поводу неправомочности рыбного запрета. Отправили с оказией, а ответа не дождались. Тогда новое письмо Ванька Стрижов вызвался сам отвезти. Вернулся Ванька к вечеру невесёлый. Оказалось, что Екатеринбургскую контору уж несколько лет как перевели в Камышлов, а в какой это стороне таватуйцам было неведомо. Слыхал кто-то, что Камышлов тот в ста верстах за Екатеринбургом лежит, а значит туда не прогулка, а целая экспедиция получается.
На сей раз стал собираться в дорогу Тимофей Феофилактов, мужик молодой, да не по годам правильный. Не даром его поселяне на переговорах всегда вперёд выставляли, умел Тимофей и слова верные подобрать и сказать их убедительно. Такого в самый раз за правдой к судейским посылать. Только вот заноза: собралась с ним ехать жена его, Катерина, а надобно вам заметить, что Катерина та с рожденья видеть не могла. В долгой дороге от слепой-то, какая помощь? Одни хлопоты! Да вот вцепилась она в мужнин рукав и ни в какую: без меня, мол, не поедешь. «На что ты мне там? — удивляется Тимофей. — Судейские дела всегда мужики решают, от баб только шум один да смущенье». — «Я хоть и слепошарая, а порой замечаю то, чего зрячие не видят. Недаром меня в детстве «ведьмою» величали».
