А вниз крикнул: «Ступайте к своим и скажите, что на сборы у них четырнадцать дней есть. А что до компенсации, то я вашу просьбу самому Порфирию Акинфиевичу сегодня же передам — он всё решит в лучшем виде!».
Тут бабка Орлова не выдержала, голос подала: «Наслышаны мы про доброту твою, Севостьянов! На всякий случай знай — мы своё письмо написали Демидову. Если что не так, ты перед ним отвечать будешь!»
Закончились переговоры, развернулась лодка и пошла обратно к Таватую.
Налилось кровью лицо управляющего, а вслед ходокам такая брань полетела, что едва плотина не рухнула. «Чтобы какая-то срань кержацкая мне, Евлампию Севостьянову, палки в колёса заводские совала? Ну уж нет! Нахлебаются они у меня ещё водицы! В контору!».
Бегом бежал за ним инженер Мюллер до самых дверей конторы, так что запыхался да едва чертежи не растерял. Вызвал Севостьянов к себе писаря и приказал, чтобы тот брал лошадь и немедля скакал в Екатеринбург к Демидову.
«Ты секретаря его Ивана Парамонова знаешь?» — «Как не знать, Лампий Степаныч! Знаю преотлично!», — кивал писарь заикаясь со страху. «Должен ты в почте секретарской найти письмо от таватуйских поселенцев и сделать так, чтобы он исчезло. Что хочешь с ним сделай, хоть сожги, хоть съешь его, хоть в задницу себе запихай, только чтобы оно к Демидову на стол не попало. Понял?!». — «Так точно, Лампий Степаныч, понял!».
Хлопнула дверь за писарем, а управляющий к инженеру повернулся. «Ну что, Мюллер, готова наша плотина, говоришь?». Глядит на него в упор, а в глазах тёмных молнии сверкают, да так, что инженеру не по себе сделалось.
«Как и сказано было, Евлампий Степанович, вчера механизм проверили — всё в порядке, хоть сейчас запирай». — «Так иди сейчас и запирай». — прошипел управляющий. «Не понимаю я вас, Евлампий Степанович, у нас по плану перекрытие реки только через две недели должно произойти». — «А тебе понимать не надо, ты делай, что я говорю — целее будешь. А я предупрежу урядника, чтобы у плотины двойной наряд для охраны выставил. Только учти, Мюллер, соплей я не потерплю! Вы, столичные барышни, за вольнодумные идеи мать родную продадите. Но я не таков! Это мой завод, и худо будет всякому кто у него на пути встанет!».
«Но вы же сами…», — попытался возразить инженер, — «Запирай!», — рявкнул управляющий. Бледный, походкой неверной вышел инженер Мюллер из конторы. Рассеянно оглядел он кричные печи, домну и нехорошее предчувствие захолодило в груди. Над окрестными лесами повисла мёртвая тишина. Не горланили лягушки в соседнем болоте, не кричала выпь, не резали воздух чайки, высматривая рыбу в реке. Исчезли даже стаи комаров, досаждавшие каждый вечер. Инженеру Мюллеру стало страшно.
