Как случилось это дело страшное, в кержацком скиту все свечи ветром задуло. Догадался Панкратий Клементьевич, что не вернутся мстители в скит и что судьба их свершилась. Так оно и вышло. Искали пропальцев всем миром, а без толку. С той ночи встали на лысой горке, что вниз по течению Нейвы, семь камней к небу простёртых. Со временем окрестил их народ «Семь Братьев», а восьмой камень поменьше, что на отшибе примостился, «Сестрой» нарекли. Стоят они и по сей день и напоминают нам, что злая память к добру-то не ведёт.
Сказание о возвращении блудного сына
С тех тревожных дней, как восьмеро скитников сгинули, приказал старец Панкратий нести сторожевую службу вокруг скита, опасаясь новых несчастий. Днём и ночью бдила вооружённая чем можно охрана, вглядываясь в чащу, не прячется ли злыдень таватуйский среди сосновых стволов. Так прошло три дня, а на четвёртый прибежал в дом к Фёдоровым младший из Кабаковых — Фома, которого в скиту «Агнцем» прозвали, за волосы светлые да кучерявые.
«Деда Панкратий! — кричит с порога Фома. — Деда Панкратий, там брательник человека в кустах нашёл».
«Какого такого человека?», — заволновался Панкратий.
«Мёртвого да белого! — выпучив зенки, прошептал мальчишка. — Не наш он».
Сбежались скитники и видят: лежит под кустом рябины седой человек в такой рваной одёжке, будто она из одних дыр сшита. Лицом вниз лежит, точно мёртвый, а в плече у него кость вострая рыбья торчит, а под костью пятно кровавое. Дурак не заметит — кость-то в точности такая, какими старики их на небо отправлены были.
«Ох, гореть тебе в аду, убивец!», — кричат бабы и в сторону Большого камня кулаком грозят, будто видят, как злодей за соснами прячется.
Перевернули тело, видят — лицо незнакомое, кожа в морщинах, а стариком не назвать. Подошёл поближе Фома Кабаков, чтобы мертвеца разглядеть, да отскочил, как ужаленный.
«Шевелится он!», — кричит Фома, за старших прячась.
Пригляделись — и вправду дышит. Подхватили несчастного на руки и бегом в скит. Панкратий сыновьям своим приказал чужака к нему в дом нести, да скорее звать травницу Лукерью из береговых углежогов.
Уложили горемычного странника на полатях, сняли с него ветхие одежды, обмыли водою тело исхудалое. Тут и Лукерья Ильинична подоспела, осторожно вынула из плеча рыбью кость, отваром кровохлёбки рану умыла да лоскутами подорожник примотала. После того, бедолага раненый вроде как дышать ровнее стал. Глядит на него Лукерья внимательно и головой качает: «Знакомое лицо, — говорит, — а с кем схож понять не могу».
