Немало лет прошло с той поры, как первые староверы у Таватуя-озера поселились. Уж не землянки, а срубы добрые стояли на месте панкратьева-то скита. Община староверская и числом и достатком тогда укрепилась. Многие уголь жгли для Невьянска и Екатеринбурга. Скотина на лугах траву жевала. А вот птицу, в отличие от других уральских сёл, не разводили. Считали староверы так: зверь-птица, что на когтистой лапе стоит — нечистые и в еду непригодные. Поезжайте в Таватуй, сами услышите — здесь и теперь тишину по утрам петухи не будят.
Вовсе стал Панкратий стар, а ума-разуму не потерял. Уважали его и скитники, и береговые первоселенцы. Ежели какой вопрос — прежде к нему бежали, а уж потом своим умом думали. По наказу Панкратия жили поморы скромно, тихо, чтобы излишнего интересу к себе со стороны заводского управления не вызывать. Ежели начальство какое до Таватуя добиралось, то никто из панкратьевских носу на берег не казал, будто бы и не было за Большим Камнем скита никакого. Тихо-то тихо, пока не вышло лихо…
Как-то под вечер пропал старый Фёдор Силантьевич Орлов. Пошли его сыновья искать, да нашли на опушке мёртвого. Вся борода седая в кровище, а под бородой кость рыбья воткнута. Такого злодейства таватуйские берега ещё не знали. Столпились скитники вокруг тела, слёзы в горле застряли, слова никто сказать не может. Кому ж это безобидный старец поперёк стал, что его словно скотину забили? Сходом решили про это молчать, в завод не докладывать, а дознание самим учинить. Панкратий самолично каждого таватуйца допросил, а толку мало. Никто ничего странного в тот вечер не заметил. И вроде не врёт никто.
Одна лишь кость рыбья на убивца указует. А костями такими калиновские унхи пользовались, это каждый таватуйский знал. Горячие головы под началом орловских-то сыновей решили на тот берег немедля плыть, чтобы с унхами разобраться. Да Панкратий их укоротил: мол, негоже суд чинить, пока вина не доказана. «А чего тут доказывать? — кричит Васька Орлов. — Кроме дикарей калиновских никто такими бирюльками не играет! Если их сейчас не тряхнуть как следовает, то они, гляди ж, ещё кого пришпилят». Выпустили пар, успокоились немного, решили до утра повременить.
Васька-то Орлов словно в воду глядел — новое утро кровавым выдалось. Прямо на задворках скита старец Иван Пономарёв упал. Тут его и нашли. Похоже было, что выпил дед лишку, да лёг проспаться. Но вот заковыка: кержаки хмельного-то не знали, устав у них строгий был. Перевернули его на спину, а из горла кость знакомая торчит. Вера Ивановна, дочь старикова, по земле руками шарит, словно кровь отцову с земли собрать хочет, причитает как безумная, а рядом внуки стоят, мал мала меньше, и ревут в голос.
