— Ты чего? — сказал я.
— Ничего, — ответила Эля и повернулась ко мне лицом — до этого она смотрела телевизор. Ее грудь взволнованно колыхнулась. Соски у нее были большие, коричневого цвета, а вокруг них — родинки.
— Тебе жарко?
— Иди сюда, — приказала она.
Я подошел. Она сидела на тахте совершенно голая, и между плотно сжатых ног мне был виден треугольник черных волос. По телевизору показывали выступление Найка Борзова, он пел свою «Последнюю песню», в которой какой-то там мальчик рисует что-то там собственной кровью. Я снова подумал о Михаиле, который тоже разрисовывал вчера асфальт под фонарем собственной кровью.
Эля взяла меня за руку. Я смотрел на нее с любопытством, она на меня — с какой-то решимостью.
— Садись.
Я сел рядом с ней, чувствуя запах ее тела и аромат ее духов. Если бы она широко раздвинула нога, а я наклонился, я почувствовал бы запах выделений из ее влагалища.
— Тебе нужен секс, Роберт, — сказала Эля. — Хороший секс, такой, чтобы ты больше ни о чем не думал. Сейчас ты его получишь, мой сладкий.
Сперва Элина решительность испугала меня, а потом я подумал, почему бы нет, черт побери! Может, это действительно поможет мне забыть ее. Навсегда.
Мы долго сидели рядом, не прикасаясь друг к другу, застенчивые, молчаливые, Эля — голая, я — в одежде. Оробев, я подумал, что в своем воображении, когда я занимаюсь этим с Хизер Козар, я намного смелее.
— Знаешь, на кого ты похож? — спросила вдруг Эля.
— Знаю, — ответил я. — На графа Дракулу.
— Нет, — засмеялась Эля. — На Андрея Губина.
— Никогда не видел его лысым.
— Ну, если тебе отрастить волосы, сделать прическу, как у него, получится — копия.
— И уши у него, по-моему, не такие оттопыренные.
— Ну и что? Уши ушами, а лицо — копия. Тебе об этом никогда не говорили?
— О чем?
— О том, что ты похож на Андрея Губина.
— Нет, никогда.
— Правда, ты похож на него.
— Из меня певец тоже — хоть куда, — дурачась, сказал я.
— Может, споешь?
— Запросто. Что тебе исполнить?
— Что угодно, на твой вкус.
— Из репертуара Б. Моисеева пойдет?
— Валяй, — разрешила Эля.
Я наклонился и пропел Эле на ухо:
— «Глухонемая любовь стучалась в окна, глухонемая любовь стучалась в двери… Где в этом мире немом душе согреться? Глухонемая любовь стучалась в сердце!»
Ее волосы касались моих губ, а сама она ежилась, слегка приподнимая одно плечо и закрыв грудь ладошками. Она сидела на тахте совсем голая, а ваш покорный слуга, напевая эти слова, был все еще одет.
— Нравится? — спросил я потом.
