Целителя из тройки колдун не застал, Нияд — выуч Русты уехал по окрестным весям договариваться с травниками, чтобы заготовили сушеницы. До вечера бывшие послушники Крепости проговорили, делясь новостями — кто как доучился, кого куда отправили, появились ли новые креффы, не погиб ли кто из нынешних, нет ли вестей с дальних городов, где особенно неспокойно.
— У нас этой зимой оборотней откуда-то поналезло — без счету. Чуть не через стены перепрыгивали, — говорил Ель в сердцах.
— И покойника ныне, пока отчитаешь, чуть не всю кровь с себя сольешь, — кивал Стех. — Иной день и по три раза заговор проговариваешь и резами все исчертишь, а он, глядь, поднялся через пару суток, проклятый.
— Мать мою ты отчитывал? — спросил глухо Тамир.
— Я? Неужто не так что?
Обережник покачал головой:
— На совесть все сделал, я бы лучше не смог.
— Ты бы… — усмехнулся мужчина. — Да ты, умей Дар видеть, повыше Донатоса бы сидел в креффате.
— Хорошо, что не умею, — усмехнулся Тамир. — Ездить выучей искать — то еще терпение нужно. У меня таких запасов нет.
— Дай Хранители, чтоб находились они, а то, вон, говорят, по Клесховым сорокам ни одного не сыскали. А ведь он ранее не ошибался, — помрачнел ратоборец.
Все трое замолчали. А что скажешь? С каждым годом Ходящих все больше. И вина за это лежит на них — осененных Даром. Точнее на одном из них. Да только болтать об этом Тамир не станет. Хотя… кто ж поверит ему, что Встрешника видел, да еще и говорил с ним?
Перед тем как попрощаться, сын Строка попытался всучить колдуну кошель — плату за отца. Но тот лишь отмахнулся:
— Хранителей побойся! Очумел уж совсем. Неужто ты б с меня денег взял, попроси я мать или сестру упокоить? Иди себе, буду я тут и дальше в сторожевиках — все в посмертии для отца твоего сделаю. А не буду, так Ель попросит, другой сделает. Мира в пути.
На том и расстались.
Забрав от сторожевиков оброчные деньги, наузник отправился домой. В сенях его ждал завернувшийся от вечерней прохлады в меховое одеяло Яська.
— Господин, а ты в который день уезжаешь?
— Хочешь сказать — загостился? — усмехнулся мужчина.
— Что ты, что ты! — испуганно замахал руками паренек и покраснел, собираясь с духом. — Я… это…
Он замялся, а потом выпалил на одном дыханье:
— Вызнать хотел, что за хлебы ты предивные пек. У батюшки твоего спрашивал, он говорит — не знает.
Обережник улыбнулся:
— Нет в том никакой тайны. Душу вложишь — все получится, — сказал и почувствовал, как в горле отчего-то пересохло и запершило.
