Немного погодя мать и дочь уже мчались к Петербургу, оставив больного Петера в деревне Хотилово в простой избе бороться с болезнью. Стоило отъехать, у Фрикен началась просто истерика:
— Мы не должны были уезжать! Вдруг Петер умрет? Ему нужна наша поддержка и помощь.
— Я никогда не сомневалась, что ты глупа! Чем мы можем помочь Петеру, сидя рядом во вшивой избе? Только тем, что заразимся сами и останемся уродинами.
— А… если он останется?
— Он мужчина, к тому же и без оспы не так красив, чтобы гордиться своей внешностью. А я женщина, красивая женщина, заметь, и не желаю терять свою красоту.
Впереди помчался курьер — сообщить императрице о болезни наследника. Но и мать с дочерью теперь ехали не останавливаясь, Иоганна-Елизавета словно спешила прочь от заразы будущего зятя. Ночью посреди дороги в поле навстречу им показались сани, судя по сопровождению и освещению — императрицыны.
Это действительно была Елизавета Петровна, возвращавшаяся в Хотилово к своему больному племяннику. Иоганна зачастила:
— Ваше величество, я сочла необходимым увезти принцессу…
Фрикен, напротив, взмолилась:
— Возьмите меня с собой в Хотилово!
Елизавета Петровна внимательно посмотрела на зареванную девочку:
— Вам жаль Петера?
— Конечно, он один и болен.
— Ваша мать права, не стоит рисковать. А Петер не один, я буду с ним. Езжайте в Петербург и ждите вестей. Надеюсь, хороших вестей.
Сани разъехались, Фрикен продолжала реветь, вытирая замерзающие слезы тыльной стороной ладони, пока мать не разозлилась:
— Прекрати!
Императрица примчалась в Хотилово и вопреки всем уговорам и даже требованиям лекарей бросилась к постели больного. Петр был в горячке. Еще не полностью оправившийся после кори организм теперь поражен оспой. Елизавета Петровна оспой не болела, но уходить от больного отказалась, даже спала не раздеваясь, превратилась в великолепную сиделку на целых шесть недель.
Петер метался в бреду долго, сквозь туман забытья он видел рядом со своей постелью прекрасную добрую женщину… Бедному юноше казалось, что это мать, ведь он никогда не видел Анну Петровну, а на портрете она именно такая — красивая…
Пальцы Петера коснулись нежной белой ручки, сквозь сиплое дыхание послышалось:
— Мама…
Елизавета Петровна разрыдалась. Она рожала детей, но ей никогда не доводилось их тетешкать, о них заботиться, даже просто просиживать ночи напролет у кроватки больного ребенка.
— Да, дорогой…
Очнувшись, Петер понял, что это не мать, а тетка, и смутился, но императрица была так внимательна, так нежна с ним, что при одном взгляде на красивую молодую женщину наворачивались слезы.
