К тому же я стал находить приятность в беседах с Качей, в которых он выказывал и знания, неведомые мне дотоле, и подлинную чистоту, и ясность помыслов. Я все меньше замечал убогость жизни в ашраме, вначале мучившую меня, и получал все больше удовольствия от ощущения причастности к святому делу.
Каче предстояло совершать все обряды при жертвоприношении Ангираса, поэтому он постился, жил на одной воде. Как охранителю жертвоприношения мне следовало целую неделю тоже соблюдать строжайший пост, но премудрый Ангирас смягчил для меня суровость подготовки: он выбрал шестерых из моих телохранителей и распорядился, чтобы каждый из нас не касался пищи только один день. Но даже один день без еды длился очень долго. Голод так и грыз мои внутренности, я просто не находил себе места.
Странно, думал я. Выезжая на охоту, я мог сутками забывать о еде; следуя за конем, я делил с моими воинами все тяготы походной жизни, терпел и голод и жажду, но тогда мой ум был увлечен другим и тело не роптало.
Кача, казалось, ничуть не затруднялся постом, он сохранял улыбчивость и ровность обращения. Я не мог понять, как ему удается так легко терпеть голод — и не один день, как мне, — а целую неделю. Не в силах объяснить спокойствие Качи, я удовлетворился оправданием собственной слабости.
Рассуждал я так.
Я — кшатрий, воин. Я должен быть сильным и крепким, иначе мне не выполнить мой долг. Я обучен телесной ловкости и владению оружием. Тело мое нуждается в пище, поэтому я не умею голодать. Вот чем я отличаюсь от Качи, вот почему он может терпеть голод, а я нет. Плоть отшельника может иссохнуть, его члены превратиться в подобие сучьев, но мышцы воина должны всегда быть упругими, как сталь. Значит, нет ничего дурного в том, что я не могу поститься, как Кача. А смог бы Кача проследовать за конем победы по всей Арияварте? Если Кача красив, то это потому, что он молод и ведет добродетельную жизнь. Ну и что? Зато Каче нипочем не натянуть мой лук и не попасть стрелою в цель.
Занятый этими мыслями, я, однако, исправно исполнял все, что от меня требовалось. Жертвоприношение началось, окрестные жители стали стекаться в обитель на трехдневное празднество в ознаменование благополучного начала.
С началом жертвоприношения заканчивался очистительный пост Качи, чему юноша радовался, как ребенок. Он с удовольствием участвовал в празднестве, танцевал и пел со всеми — у Качи был красивый голос и очень тонкий слух. Ему вообще все было дано. Он, например, отлично плавал — будто в минувшей жизни был рыбой. Однажды, в час молитвенных песнопений, расплакался грудной младенец на руках одной из женщин, и мать никак не могла унять его. Тогда Кача подошел, взял младенца из ее рук и дурашливо показал ему язык. Тот замолк и заулыбался. Кто бы мог поверить, что смешливый юноша, играющий с ребенком, остался за главу обители и всего минуту назад так проникновенно выпевал звучные слова священных гимнов. Кача мог быть каждую минуту другим, оставаясь при этом всегда собой. Я не переставал удивляться ему. Как-то в обитель принесли корзинку спелых плодов. Кача разломил краснощекое, спелое яблоко и уже приготовился протянуть мне половинку, как вдруг увидел червяка. Он усмехнулся:
