Между Фенькой и Гришкой, как и следовало ожидать, возникает конфликт: она требует выставить караулы, он возражает: «ни яких караулов не треба». Фенька с добровольцами уходит в караул «в мерзлую ночь». Наутро Гришка, собрав вокруг себя горстку смутьянов, потребовал у Феньки спирту. Она отказала.
Помитинговали-помитинговали и порешили: шлепнуть комиссаршу. […] Всем выпить хотелось.
Илько с помощью бойцов отбил Феньку. Командир отряда, вернувшись из города, отсылает Феньку и Илько из отряда: «с тюрьмой дело на ходу, и в городе люди нужны»[36].
В городе Комитет поручает Илько ликвидировать начальника новороссийской охранки. Покушение не удалось.
Порубленного, избитого Илько за руки, за ноги тащили по тюремному коридору. Голова билась о ступеньки, мела пол. Ржаво тявкнул замок. Пахнуло кислой вонью, холодным камнем.
С размаху щукой в угол. От ревущей боли и холоду очнулся. С великим трудом поднялся на ноги. Зализал в деснах осколки зубов. От слабости прислонился к стенке и — навзрыд.
О тюрьма — корабль человеческого горя — непоколебимая, как тупость, ты плывешь из века в век, до бортов груженая кислым мясом и человеческой кровью… Крепость тиранов, твердыня земных владык, не нонче-завтра мы придем, мы кувырнем тебя, раздергаем тебя по кирпичу и на твоих смрадных развалинах будем петь, будем плясать и славить солнце.
На допросах Илько держался стойко, «на допрос — на ногах, с допроса — на карачках». Между тем Фенька, готовившая налет на тюрьму, сама «завалилась». После очередного допроса Илько бросили в камеру.
На койке, из-под груды тряпья, рыжий затылок.
— Фенька… Фенька.
Стонать перестала.
Приподнялась […]
За ухом потемнели рыжие волосы, спеклись в лепешку, и щека Фенькина чем-то проткнута.
Стукнул засов.
Ленивая дверь ржаво зевнула.
В камеру входит «вялый офицер» с солдатами, он «требует от Илько пустяков: кое-кого назвать и пару-другую адресов».
Илько молчит. Офицер грозит отдать его «девицу» взводу солдат.
Илько шагнул вперед.
Звонкий голос толкнул его в грудь:
— Не смей!
— Прекрасно, — повернулся офицер к солдатам и скомандовал: — Сыромятников, начинай!
Сыромятников передал ружье товарищу и, торопливо перекрестившись, схватил Феньку за волосы, отгибая голову назад. […]
Партизанская кровь замитинговала в Илько. Закружилось, завертелось все в глазах.
— Стой! Ваше благородие, скажу…
— Молчи! — отчаянно крикнула Фенька.
— Ваше благородие… Все скажу, я, я …
Разбегаются мысли, как пьяные вожжи. Не соберет Илько мыслей, шатается Илько и видит вдруг: обняла Фенька стражника за шею крепко-накрепко, а другой рукой за зеленый шнур, за кобуру, за наган и — первую пулю в него, в Илько.
