— Вы позвонили Марку?
— Мы не можем найти его. Он в Греции. Его société[41] пытается обнаружить его местонахождение. Они думают, что он будет здесь завтра. И, пожалуйста, Дина… Вы выезжаете?
— Вечером. Прямо сейчас. — Ее рука дрожала, пока она смотрела на часы. Было без десяти четыре. Она знала, что был рейс в семь тридцать. Марк всегда летал этим рейсом. С учетом разницы во времени она будет там в четыре тридцать по парижскому времени на следующий день. — Я буду в полдень… и поеду сразу же в госпиталь. Кто ее лечащий врач? — Она судорожно записала его имя. — Как позвонить ему? — Мадам Дьюрас дала ей его домашний номер.
— О, Дина. Бедное дитя… Я говорила Марку, что мотоцикл не для ребенка. Почему он не послушал меня? Я говорила ему…
И я тоже.
— Мама, кто с ней сидит? — Это был первый вопрос, который пришел ей в голову. Ее бэби была одна в госпитале в Париже.
— Там есть, конечно, медицинские сестры. — Судя по ответу, это было уже похоже на ту мадам Дьюрас, которую Дина хорошо знала.
— И никого больше? — Ей стало страшно.
— Здесь уже за полночь.
— Я не хочу, чтобы она оставалась одна.
— Хорошо. Я отправлю к ней сейчас же Анжелину, а сама пойду утром. — Анжелина — очень старая служанка. Анжелина. Как она могла?
— Я постараюсь прилететь как можно быстрее. Скажите ей, что я ее люблю. До свидания, мама. Увидимся завтра.
В отчаянии Дина связалась снова с телефонным оператором.
— Доктора Хьюберта Киршманна, лично. Это срочный вызов.
Но доктор Киршманн не отвечал на звонки. После звонка в американский госпиталь она узнала не очень много. Хотя положение все еще критическое, мадемуазель Дьюрас спала нормально, она в сознании, и остается возможность прооперировать ее утром. Об остальном говорить еще рано. Ее привезли из Канн только этим вечером, и, если мадам будет так любезна, она может позвонить docteur утром… О, идите к черту. Пилар была не в том состоянии, чтобы отвечать на телефонные звонки, и Дине ничего больше не оставалось делать, кроме как сесть на самолет. Какое-то мгновение она сидела неподвижно, стараясь побороть слезы, положив голову на руки, пока не разрыдалась. «Пилар… моя бэби. О, Боже мой!» Маргарет появилась рядом с ней, пытаясь прикосновением своих ласковых рук успокоить ее.
— Все очень плохо? — Ее голос был едва слышен даже в безмолвном пространстве комнаты.
— Я не знаю. Они говорят, что у нее парализованы ноги и что-то произошло с головой. Но я не смогла получить ясные ответы ни от кого. Я собираюсь лететь следующим рейсом.
