Ее родители немолоды, хотя вполне стойки, если учесть, что открылось им однажды… И что старались сохранить от нее в тайне. Надя узнала тайну давно, о чем они не подозревали. Поэтому они будут держаться вместе с ней так долго, как позволит жизнь.
Николай — вот с кем труднее всего разобраться. Бессонными ночами Надя вела с ним мысленный разговор, готовясь воспроизвести его при ясном свете дня.
— Николай, мне не нужна твоя жертва. Я не хочу, чтобы в конце жизни ты утешался тем, как много претерпел ради меня. Но я хочу, чтобы ты был счастлив. Как мужчина.
— Я… счастлив, — отвечала она самой себе за него. Она знала, что он ответит именно так. Пока…
— Мужчина не может быть счастлив с женщиной, которая… Сам понимаешь. Тебе все равно придется обманывать меня. С другими или с другой. Это естественно. Ты тот, кому нужна не просто жена, женщина, но и компаньонка для игр. Я была ею. Ставила палатку вместе с тобой, разводила костер, не важно, хотелось мне этого или нет. Помнишь, ты говорил, когда девочкам исполнится пять лет, мы станем брать их с собой в лес? Но не вышло. Я осела в кресле, когда им исполнилось три.
Иногда она говорила мысленно с ним грубо, хлестала словами наотмашь.
— Мне не выбраться с тобой. Я должна тратить силы на то, чтобы успокаивать тебя. Видеть твои печальные глаза и чувствовать себя виноватой. Я, а не кто-то мифический испортит тебе жизнь.
Но ничего такого она не говорила ему. Надя удивлялась, как плохо помнит их прежнюю жизнь, она блекла со скоростью дурно пропечатанной цветной фотографии. Она радовалась этому, радовалась разрыву со знакомыми, вычеркивала из памяти то, что не нужно для жизни сейчас.
Николай, напротив, то и дело пускался в воспоминания:
— А помнишь, когда мы отдыхали у моих родителей, как лазили по заповеднику, по красноярским Столбам? Неужели, правда, ты ничего не помнишь?
Выходит, если они останутся вместе, ей предстоит постоянно слушать о прошлом? О том, чего уже нет?
— Не помню, — говорила она. — Не помню, — упрямилась. — Потому что там с тобой была не я. Я теперь другая, понимаешь?
— Но я был, я помню… Тебя тоже — помню…
— Твои проблемы, — говорила Надя и замыкалась.
Она помнила кое-что, о чем никому не говорила. Когда Надя узнала, что усаживается в кресло не на один день, не на неделю, даже не на месяц, но, может быть, навсегда, она думала: а не выскочить ли насовсем из этой жизни?
…В тот день она попыталась попросить у мужа то, что прежде давал ей с такой щедростью, даже утомительной навязчивостью, и, получив отказ, подумала — лучше уйти навсегда.
