Начало жизни | страница 99

Наш Совет помещается на горе в здании бывшей тюрьмы, где когда-то был наш клуб. Даже сейчас, в сумерках, издали хорошо видны его белые стены, высокие окна и цинковая крыша.

Пр тропинке с горы навстречу мне спускались председатель профсоюза Мейлах Полевой, кожевник Фроим и еще другие члены Совета. По-видимому, они возвращались с какого-то заседания.

Проходя мимо меня, Фроим сказал: «Наверно, будет буча», — а Мейлах тут же заметил, что члены профсоюза не должны болтать глупостей.

Значит, ожидается какой-то скандал! Это очень интересно, и надо повидать Бечека.

— Вот и я, Бечек! — влетаю я с криком к председателю Совета, но тут же прикусываю язык: он не один — у него Голда и Ицик Назимик.

Они ругаются и не слышат меня. Бечек даже не обернулся, когда я вошел. Видно, только что кончилось заседание — кругом беспорядок, на полу и на столе окурки, валяются коробки из-под папирос.

Бечек говорит о каком-то кирпичном заводе и о земле, а Ицик вопит, что ни к чему заботиться о каких-то лавочниках.

— А я говорю, мы обязаны! — отвечает Бечек.

Голда тоже зло глядит на Ицика. А тот сидит на подоконнике и стучит ногой о стену так, что штукатурка отваливается.

— Я этого не допущу! — кричит Голда. — Я не меньше твоего хочу, чтобы у нас не было лавочников. Но надо действовать разумно. — Она хватает пачку бумаг. — На, смотри, сколько лавочников просят, чтобы им дали землю! Они хотят заниматься земледелием.

— А почему они раньше не брали земли? — ехидно спрашивает Ицик.

— Ишь ты, какой герой! — возражает Бечек. — Не помнишь, что здесь творили петлюровцы! Евреи не смели и носа высунуть за околицу.

— А я говорю — шкуру с них надо драть! Это ведь спекулянты! И не люблю я эти интеллигентские штучки!

— Люблю я твою горячность, Ицик, — говорит уже спокойно Голда, — но если не прибрать тебя к рукам, ты такое натворишь, что шкуру придется драть с тебя, а не с них!

— Что ты сказала?

— То, что слышал, — отвечает Голда и накидывает на плечи пальто.

— Не хочу и слышать! — кричит Ицик и, хлопнув дверью, выскакивает на улицу.

— Ну, я ухожу, Бечек. Думаю, что с Ициком надо все же покончить.

Лишь когда Голда уходит, Бечек садится за стол, сбрасывает с себя пиджак.

— Ну, Ошер, — говорит он, засовывая руки в карманы, — слыхал?

— Слыхал.

— Это мы начинаем…

— Изменять лица?

— Какие лица?

— Да ведь ты сказал на митинге.

— Не понимаю, что ты болтаешь, — морщится он и разглядывает меня, силясь что-то припомнить. — Что это тебя не видно? — спрашивает он вдруг.