— Спишь, Велвел?
— Нет! — Велвел поворачивается к отцу и ложится на бок.
При свете луны я вижу, что из кармана у него выглядывает черная ручка револьвера.
— Подумать только!.. — начинает отец. — Ай-яй-яй! Всего лишь полтора года назад было такое государство! Такой царь Николай!.. Рыба в воде и та трепетала от страха! — Отец выпячивает губы и размахивает руками. — А теперь ни слуху ни духу. Ничего не осталось…
— Да, было, говорят… — Велвел чуть-чуть щурит глаза и сразу становится серьезным. Он даже потирает лоб. — Но понимаешь, Эля, черт его побери, гибель работы! Нужен хлеб… Нужны сапоги… Надвигаются петлюровцы. Дело только начинается! И такое, брат ты мой, заваривается, что держись. Если меня не спровадят на тот свет, то даже тут, в местечке, будет что посмотреть… Верно, Ошерка? — притягивает он меня к себе.
— Верно! — отвечаю я, не понимая, о чем он говорит.
— Хоть ты-то меня добрым словом помянешь, когда я голову сложу? А, Ошерка?
— Конечно, помяну.
— Молчать! Видали нахала? Он меня уже хоронить собрался. — Велвел отталкивает меня, затем, смеясь, вновь привлекает к себе.
— Ну, Велвел, не перебивай, — продолжает свое отец. — Возьмем Гедале. Такой богач!.. А Нохем Лейтес! Кто мог подумать? Ведь золото лопатами загребал! Шутка ли, в нынешние времена мельница!
— Но без хозяина на мельнице стало лучше? Как? — Велвел настораживается и даже приподнимается на локте. — Лучше?
— Что это значит «лучше»? Ничего. Как мельница вертелась, так она и вертится. Не понимаю я только реба Нохема. Если уж ты отдал такую мельницу, — начинает вдруг отец подвывать, как это делают при чтении Пятикнижия в синагоге, — зачем было оставлять половину вальцов без ремней?
— Вот это-то даром ему и не пройдет… Но ты скажи: тебе лучше без Нохема или не лучше?
— Что значит «лучше»? Для молодых это лучше. Но для меня… Я ведь уже не мальчик… На черта он мне сдался!.. Но вот брать чужое…
— Эля! — Велвел поднимается, сует портянки в сапоги и подхватывает с земли свой пиджак.
— Что такое?
— Иди спать, Эля! Я вижу, ты уже совсем спишь. — И он хлопает отца по плечу, будто мальчика. — Ты не понимаешь, что говоришь. Да и надоело мне тебя уговаривать… Иди!
Он подтягивает штаны и, босой, волоча пиджак и сапоги по земле, прихрамывая, направляется к себе. Его огромная тень раскачивается на белой стене.
Утром, едва открыв глаза, я слышу — отец рассказывает нечто такое, что заставляет меня сразу нырнуть под одеяло и начать храпеть, — пусть думают, что я сплю. Оказывается, он только что из синагоги. Нохем Лейтес рассказал ему там, что я расту «бездельником» и что вчера «прыгал ему в лицо».
