— Вот как! Вы еще сидите? — говорит он.
— Это ты, Велвел? — задирает к нему голову отец.
— А кто же? Людей не узнаешь, Эля? — Велвел останавливается, широко расставив ноги.
Велвел моложе отца, но говорит ему «ты».
— Как тебе нравится эта духота! — Велвел бросает на траву пиджак и расправляет его ногой.
Из окна высовывается его мать.
— Это не мой Велвел у вас? — громко спрашивает она отца.
— Тише, не кричи, мама, я сейчас! — отзывается Велвел и не торопясь садится на разостланный пиджак. — Реб Ошер! — обращается он ко мне с насмешливым почтением. — Потрудитесь, прошу вас, господин Ося, стащить с меня сапог! — Велвел упирается локтями в землю и протягивает мне ногу.
Я очень люблю, когда он просит меня о чем-нибудь. Я слушаюсь его во всем. Иногда я даже прокрадываюсь к нему в ревком. Надо только знать, когда можно прийти к нему. Если он сердит, то пусть даже в ревком заявился только я один, он все равно возьмет и закричит: «Это что тут за мальчишки? Вон! Чтоб и духу вашего здесь не было!»
Зато в другой раз он, случается, сам позовет, поручит что-нибудь сделать. Например, скажет: «Ошер, сбегай к буржую Пинесу и скажи ему, что я не люблю долго ждать». Бегаю я быстро, и голос у меня громкий. Как ворвусь в дом к богачу и заору: «Велвел зовет в ревком!» — всех в жар бросит.
— Легче тащи! Легче! Вот беда! — Велвел прислоняется к стене и тихонько стонет — А-а…
Несколько мгновений он сидит неподвижно. Между бровями у него ложится складка. Затем он осторожно растирает раненую ногу.
Еще недавно Велвел ходил, как все, но в него выстрелили. Говорят, богачи кого-то подослали. Произошло это ночью неподалеку от нас. Он потом долго лежал в больнице. Мне очень жаль, что я так сильно потянул сапог. Стою на коленях и заглядываю Велвелу в глаза.
— Может, тебе помочь? — пододвигается отец.
— Да ну, оставь меня! Очень нужно!.. Гори оно совсем! Сдалась мне эта больная нога, как дыра в голове… Не трогай! — кричит он мне, сплевывает и, размотав портянки, отбрасывает их в сторону.
Он снова ложится, подкладывает обе руки под голову.
— Ух! — втягивает он в себя воздух и весело, точно у него никогда ничего не болело и не болит, замечает: — Расквакались-то как! — Глаза у него закрываются, на губах появляется еле заметная улыбка.
— Расквакались, — соглашаюсь я.
Тишина звездной ночи наполнена кваканьем лягушек, перекликающихся в ближних прудах. Кричит ночная птица. Изредка слышен лай собаки. С дальней слободки плывет протяжная песня украинских девчат.
