Я ощущаю себя вдруг важной персоной, потому что впервые со мною так разговаривают старшие.
— Будут изготовлять стулья… — говорю я. — И всем дадут работу.
— А землю?
— Конечно, и землю! — кричу я, хотя ничего об этом не знаю.
— Это что же, в газетах написано?
— В газетах, — отвечаю я. — Выписывайте, и у вас откроются глаза! — Я размахиваю квитанционной книжкой. — Семьдесят пять копеек — «Эмес», пятьдесят — «Знамя коммуны»!
Но я не пойму, что случилось? Как только я заговорил о подписной плате, все сразу разбежались.
Уйду уж лучше отсюда. Не стоит иметь дело с лавочниками.
У председателя Совета Каминера сидит хозяин кожевенного завода Меер Калун. Терпеть его не могу. Это один из самых разжиревших богатеев.
Бечек сидит, опершись о стол, точно как Ищенко, когда я у него был в кабинете. Окно завешено от солнца газетой. От этого лицо председателя Совета темней и кажется еще более нахмуренным. Бечек подпер голову руками, и фуражка у него, как обычно, надвинута до самых глаз. Он так поглядывает из-под козырька на Калуна, что тот робеет и говорит еле слышно:
— Честное слово, товарищ председатель! — и пощипывает короткую круглую седеющую бородку.
Он клянется, что ему не жалко завода: пожалуйста, пусть люди выделывают там стулья и пусть зарабатывают себе на жизнь. И даже налог его не трогает. Пожалуйста! Он хотел бы только знать, почему с него требуют больше, чем с других: чем, например, с Рабиновича или с Троковичера, которые сейчас загребают золото прямо-таки лопатами.
Каминер морщится, и по его остановившимся глазам я вижу, что он сейчас очень сердит.
— Эх, Меерка! — говорит он тихо. — Если бы я не был председателем… — Каминер начинает потирать руки, его худое лицо становится мрачным, глаза злыми. — …Если б я не был председателем, я б тебе, по крайней мере, плюнул в лицо… Ремесленники подыхают с голоду, а вы все жиреете и жиреете.
Калун от изумления раскрывает рот и быстро исчезает.
— Ну, Ошер, а у тебя как дела? — спрашивает после этого Бечек.
— Ничего, — говорю я, уставясь в пол.
— Ничего? — Он поднимает голову. — Узнаю это по твоей мордашке.
— Нет, — говорю я, — это ничего… Я был…
— Хоть немного подписались?
— Подписались. Но мало.
— А на мельнице ты был?
— Нет еще.
— То есть как это — нет еще? Вероятно, ты ищешь подписчиков среди буржуев… Рабочие, рабочие — вот кто самый главный читатель и подписчик!
Дважды мне повторять не приходится, я уже мчусь на мельницу.
Не спеша спускаюсь с горы. Позади меня остаются бойня и наш Совет. В сонной полуденной тиши слышно, как на реке бьют вальком по белью: красный ситцевый платочек прачки поднимется и опустится среди кустов; нырнут головами в воду гуси, и тогда белые пятна мелькнут среди желтых кувшинок и сероватых верб.
