— Он тебе, Ошер, передал привет. Его зовут Магид.
— Магид? — вскрикиваю я. — Магид!.. — И вся печаль, все смущение мое мгновенно исчезают.
— Да, Магид. Он мне рассказал, как вы взорвали железнодорожный мост.
— Ты? Ты взорвал мост? — восклицает ошеломленный Каминер.
— Мост… — повторяю я за Бечеком, хотя все еще не понимаю, чего от меня хотят. Наконец, спохватившись, говорю: — Это Магид. Я только вертел катушку — и мост взорвался.
— Да, я знаю, — говорит Ищенко. — Ты ведь тогда маленький был. Сколько тебе было?
— Десять лет! — кричу я. — И немцы взлетели. Кругом рвалось. И мы обнялись с Магидом.
Я уже не могу остановиться. Не переводя дыхания я кричу, что люблю Магида, что хочу быть таким, как он, таким, как Ходорков, как мой брат Ара.
— Конечно. А может быть, и больше Магида! — говорит Ищенко.
Я пододвигаюсь ближе к нему и говорю:
— Вот только кончу школу — тоже стану таким, как они. А если не будет войны, я буду работать. Мне очень хочется стать рабочим. Скорей бы уж кончить школу!
— Значит, ты хочешь стать рабочим? — переспрашивает Ищенко, поглядывая на меня.
— Очень!
— А сколько тебе лет?
— Четырнадцать! — говорю я и не гляжу Ищенко в глаза, потому что мне только немногим больше тринадцати.
— А если тебе сейчас дадут работу, пойдешь?
— Конечно! Сию минуту!
— Слушай, Каминер, — улыбаясь, говорит он Бечеку, — из этой старой калоши, кажется, ничего не выйдет. Может быть… Как ты думаешь? Эти парни могут горы свернуть.
Не знаю, о чем Ищенко спрашивает у Бечека, но чувствую, что это имеет какое-то отношение ко мне, и не спускаю глаз с Бечека.
Бечек мнется, поглядывает на Ищенко. У меня начинает сильно колотиться сердце.
Каминер говорит, что у моего отца работа есть. Но все же это было бы полезно.
— Слышишь? — обращается ко мне Ищенко.
— Слышу.
— Но работа эта важная! — говорит Ищенко и грозит мне пальцем.
— Важная, — повторяю я за ним, и у меня захватывает дыхание.
— Пошлем тебя на почту, распространять газеты.
— Газеты… — восклицаю я, и мне уже не сидится на месте.
Я выхожу вместе с Бечеком. Он берет меня под руку. Уже выйдя на лестницу, я вспоминаю, что не попрощался. Вырываюсь и мчусь обратно. Распахнув изо всей силы дверь кабинета так, что мужеподобная женщина отскакивает в сторону, я кричу на весь партком:
— До свиданья, товарищ Ищенко!
— Что? — не понимает он.
— До свиданья! — повторяю я снова и удираю.
Потом я догоняю Бечека, и он заявляет:
— Я всегда говорил, что из тебя выйдет толк.
Бечек принимается мне что-то говорить про стулья, но я ничего не понимаю. Мне хочется говорить, кричать, беситься, но я сдерживаю себя: не хочу, чтобы Бечек посчитал меня мальчишкой. Я совсем забыл, что умер дедушка и мне нельзя веселиться. Отец с матерью уже отсиживают траурную седьмицу.
