Мысленно перенесся к маяку — под ним топтались мои товарищи — и увидел оттуда: лечу черным парусом; чтобы набрать стремительность, я разбросил полы шинели, и их надувало перевальным ветром.
Изгородь отшвырнуло вправо, а меня, летящего к обрыву, — влево.
До края обрыва — миг скольжения. Сердце екнуло от страха.
Я сумел бы свернуть и просвистеть в снежных искрах по кромке яра, но ощутил в себе лихость, поймал глазами нырок, пробитый лыжами, очутился в этом нырке, и, когда меня толкнуло в небо, вскинул руки и начал парить, слыша, как волнуются позади полы шинели.
Я увидел вдалеке над металлургическим комбинатом крахмально-белое облако. Оно ввинчивалось в желтые патлы сернистого дыма. То был пар из тушильной башни. Башня — огромногорлая труба. Электровоз вкатывает под нее тушильный вагон, полный свежеиспеченного кокса, горящего красно-медным пламенем. Там кокс орошают до сизой черноты, оттого из ствола башни и выкручивается пар.
Я работал люковым на коксовых печах, хотя и занимался в ремесленном училище. Каждодневно, кроме воскресенья, я видел множество раз вспухание и вращение таких вот блистающих облаков, которые осыпались то градинками, то моросью на угольные турмы, на одетую в сталь шеренгу домен, на сооружения газоочистки, напоминавшие своим верхом диковинные летательные аппараты, забранные в конструкции.
Лыжи плотно щелкнули об снег, и я помчался по ущелью. Скорость запрокидывала в сторону, обратную движению. У меня были лыжи-коротышки. Они встали торчком, не удержав своей площадью моего тела. На карельских лыжах, проданных недавно на базаре из-за нужды, я бы устоял: они были двухметровыми.
Поднялся и услышал свист Колдунова. Колдунов летел над ущельем, он свистел, прося освободить дорогу. Я отскочил к стене обрыва, и Колдунов — вихрем мимо меня. Вслед за ним, запахнув на лету фуфайку, приземлился Саня.
Лёлёсю пришлось ждать: не может обойтись без раскачки перед действием, требующим решимости. Но вот и он катапультировал в небо. Лыжи скрестились. Пальцы рук хватали воздух. Длинные уши женской шапки вились за его затылком.
Перед самой посадкой Лёлёся разъединил лыжи, удачно стукнулся на ручьевой наст.
Подъезжая к нам, Лёлёся, довольный своим прыжком, сказал:
— Хлопцы, человек ползает.
— Где?
В Лёлёсиных весело светящихся глазах проблеснула тревога.
— На тропинке.
Колдунов не поверил.
— Заливай.
— Честно.
— Я б увидел с горы.
— Не всегда же ты все видишь.
— Я? Из всех пацанов у меня самые большие зенки.
